галиона, абордажную атаку пятого галиона попросту некому будет отражать. Ко всему прочему, ещё и артефакт не был найден.
— Фёдор Аркадьевич, — подошёл к Глазьеву Яковлев, — противовес наладили. Я лично буду проводить регулировку. Только вы приготовьтесь — канат может в любой момент оборваться. Как только плита приподнимется, надо под неё подсовывать крепкие камни.
— Я пригляжу в подземелье за подъёмом, — кивнул Глазьев. — Действуйте, Юрий Антонович!
Железные канаты противно заскрипели, когда заработал механизм подъёма, и плита медленно тронулась вверх. Глазьев тут же распорядился приготовить подпоры. Матросы ловко подсовывали камни крупнее, по мере подъёма, и убирали старые.
Когда плита немного поднялась, вдруг что-то пошло не так — канаты жалобно застонали и подъём остановился.
— Величинский, лезьте! — крикнул Глазьев, предчувствуя недоброе. — Вы сможете!
Гардемарин выпучил глаза, рассматривая узкую расщелину между краем тяжёлой плиты и каменным полом подземелья.
— Что вы говорите, сударь?! Туда даже моя голова не пролезет!
Фёдор Аркадьевич резко вынул палаш, сверкнувший в полумраке подземелья смертельным серебром.
— Лезьте! А то я вам эту голову отрежу!
Гардемарин знал, что с Глазьевым препираться бесполезно, и втиснулся в щель, боязливо посматривая на край плиты.
— Не лезу, — тужась, произнёс Величинский, но старший майор был непреклонен.
— Александр Мефодиевич, помогите убогому…
Алехандро усмехнулся, кивнул, и, сев на пол, упёрся мощными ногами в тело кряхтящего Величинского.
— Прости, брат. Ничего личного, — тихо произнёс пират и сильным стремительным движением, выпрямив ноги, отправил гардемарина внутрь тайной комнаты.
— А-а-а! У-у-у! — донеслось изнутри. — А можно было аккуратней?! Я весь зад ободрал! И кто меня вытащит отсюда?!
Глазьев почесал затылок.
— Величинский, не нойте! Ищите же книгу быстрей!
— Как?! — зазвучал глухо голос гардемарина. — У меня ни факела, ни помощника! Вы даже не представляете, сколько тут всего. Я не справлюсь!..
Граф Воронцов скинул камзол, подхватил факел и юркой ящерицей пролез на помощь гардемарину.
— Во даёт его сиятельство! — только и сказал обомлевший Алехандро.
— Господа! Прошу вас, быстрее! — прокричал Глазьев, напряженно поглядывая на свод подземелья и вслушиваясь в тихий скрип канатов. — Мефодич, посмотри, что там у Яковлева…
Алехандро шустро побежал наверх. Через некоторое время вернулся.
— Плохо там, Фёдор Аркадьевич. Лейтенант с пятью матросами с трудом держат противовес. Он вот-вот оборвётся.
Глазьев бросился грудью на пол и приник к узкому проёму, за которым мелькал тусклый свет одинокого факела.
— Граф! Прошу, быстрее! Пните Величинского!
— Нашёл! — раздался радостный возглас гардемарина, а вслед за ним страшный треск. Лопнувший железный трос пробил стену, и плита жестко встала на подпиравшие её камни. Те жалобно треснули.
Глазьев с Алехандро встали на карачки и тревожно посматривали на сужающую щель. Алехандро даже жалобно заскулил.
— Я не пролезу, сударь! — донеслось из тайной комнаты. — А вы поспешите!
Из щели к Глазьеву скользнул по полу сундучок. Фёдор Аркадьевич схватил его, и прижал к груди. Он понимал, что ещё несколько секунд и плита рухнет на пол, кроша подпиравшие её камни. И совершенно не понимал, что надо сделать, чтобы этого не случилось, но расторопный Алехандро уже подсовывал новые булыжники, стараясь хоть ненадолго отложить миг, когда Величинский и Воронцов будут навечно погребены в каменном склепе.
— Граф, пихайте гардемарина в щель! — прокричал Глазьев Воронцову. — Будет сопротивляться — разрешаю его ударить! Мы с Алехандро вытащим его.
За плитой послышался шорох, будто кто-то возится, а затем писк, похожий на тот, что издаёт мышь, когда ей щекочут живот. Писк усилился, и из расщелины показалась взъерошенная голова гардемарина. Следом показались плечи. Алехандро без команды схватил Величинского и потянул на себя.
— Осторожней, сударь! — пропищал гардемарин. — А-а-а-а!
Воронцов уже ужом протиснулся из тайной комнаты в подземелье форта и схватил Величинского за уши. Гардемарин явно не был готов к такому и застыл в расщелине, выпучив глаза и открыв рот.
— На счёт «три», — кивнул Воронцов пирату, и Алехандро принял позу деда, намеревавшегося вытянуть репку в виде головы Величинского.
Считать не понадобилось. Камни под плитой пошли мелкими трещинами, издавая звуки лопающихся огромных пузырей. Алехандро потянул что есть сил, и вытянул тело гардемарина. Плита тут же встала в пол, обдав всех каменными крошками.
— Моя задница! — простонал Величинский, боясь смотреть на ободранные штаны.
Глазьев мгновенно оценил повреждения и скомандовал:
— Граф, вот вам реликвия, — он сунул Воронцову сундучок с книгой. — Берёте Величинского и поспешите на фрегат Соболева. Он доставит вас в иберийский порт. Оттуда не мешкая отправляетесь в столицу — лично императору вручите и Величинского, и груз. Я надеюсь на вас, Ваша Светлость. Соболеву скажете, что «Императрица Анна» отвлечёт его уход с острова.
Когда они вчетвером выскочили из подземелья, то столкнулись с печальным Котовым.
— Юрий Антонович… утоп. Вместе с пятью матросами. Противовес оборвался и они вместе с ним. Никто не выплыл…
Глазьев увидел, как заходили желваки на скулах Воронцова и помутнели от влаги его глаза.
— Не мешкайте, граф! — сорвался на крик Фёдор Аркадьевич.
Мастер войны не имеет ничего, кроме своего умения и отваги. Его предназначение определено свыше некими могучими силами, природа которых непонятна. Оттого Мастер войны на поле брани внушает чувство безудержного страха у врага.
Он бьётся не за свою жизнь, и не за богатство…
«Господи! Ты уж не оставь нас в смертный час! Убереги наши души и совесть от слабости».
Вот так — сохрани не задницы и богатство, а душу и совесть.
Глазьев рассматривал огромные туши пяти чёрных галионов — четыреста восемьдесят пушек супротив сорока четырех. Поворов тоже посмотрел в трубу на вражеские корабли и в отчаянии скрипнул зубами.
— Что делать будем, Фёдор Аркадьевич? Нам от них не уйти…
— У нас есть выбор, Павел Сергеевич? Держим дистанцию и не подставляемся под бортовой залп. Собирайте офицеров, командор.
На мостик поднялись офицеры «Императрицы Анны». Присутствие Котова и Алехандро было одобрено Поворовым благосклонным кивком. На совете было принято решение принять бой, не посрамив флага — кормовой стяг прибили к гафелю, чтобы не при каких обстоятельствах его не смогли спустить. В секретное место на шпиле положили заряженный пистолет, дабы последний оставшийся в живых смог выстрелить из него в пороховой погреб. Решено было манёврами не подпускать галионы противника ближе, чем на полторы мили, и стараться разбивать их снасти пушечным огнём, чтобы лишить хода.
Стрельбой из пушек был назначен руководить, конечно, Глазьев.
— Руби амбразуры в фальшбортах! По четыре с каждого борта! — донеслась команда.
Между мачт натянули сети, а абордажная партия Алехандро принялась сворачивать картонные цилиндры для пушек Арсеньева — Глазьев очень рассчитывал на их дальнобойность и точность стрельбы.
