смыться на встречу с Машей, спать, когда рядом сидит с вытаращенными глазами Костик и не мигая смотрит то на меня, то на Мишина, то на Ряскина, то на Богомола — такое себе удовольствие.
— Я, знаешь ли, Ванечкин, теперь считаю, лучше перебдеть, чем снова расхлёбывать ваши приключения. — Заявил вожатый, поудобнее усаживаясь на стуле.
В общем, тихий час тоже был бездарно просран. Как и время после тихого часа. Как и ужин. А в итоге — состоялось то самое нервозное появление Нины Васильевны.
При этом выглядела Бегемот слегка заведенной. Ну, как слегка…Ее лицо сильно раскраснелось, а, учитывая, что она всего лишь пять минут назад прибежала из административного корпуса, где под руководством Гоблина с Элеонорой прошло совещание всех вожатых и воспитателей, ждать хорошего точно не приходилось.
Рядом с Бегемотом с ноги на ногу переминался Прилизанный. Он тоже выглядел не особо счастливым. Честно говоря, мне кажется, и Константин, и Нина Васильевна ждут не дождутся, когда же закончится эта смена. А еще, очень сомневаюсь, что кому-то из них снова захочется иметь дело с пионерами в летнем лагере.
Чуть в стороне, опираясь о дерево замерла Елена Сергеевна. Кстати…о Елене Сергеевне…
В последние дни ее как-то особо не было ни видно, ни слышно. Я понял это только сейчас. Понял и задумался. Странная история. В первое время она чрезвычайно активно принимала участие в судьбе Ванечкина. Мне даже казалось, блондинка в лагерь поехала в большей мере из-за него. Не в том смысле, что он ей прям интересен. Ясен пень, это совсем уж бред. Тем более, если вспомнить, кто такой Ванечкин. Ботан и задрот. Я так понимаю, Елена Сергеевна относится к Пете с сочувствием, как к любимому ученику. Что-то типа того.
Но разговор даже не об этом. Именно сейчас, стоя в рядах пионеров перед Бегемотом и Прилизанным, я вдруг посмотрел на блондинку немного другими глазами. Почему? Потому что вдруг понял, в какой-то момент ее поведение изменилось. Реально. Причем настолько незаметно, что я даже не скажу, когда именно.
А еще, Елена Сергеевна держалась вроде в стороне, не особо привлекая внимания, но при этом сама с интересом наблюдала…За кем? Я попытался поймать фокус ее взгляда, понять, куда конкретно он направлен. Чисто теоретически, блондинка пялилась…на Селедку?
Я повернул голову к девчонкам, которые стояли по правую руку от меня — и Маша, и Тупикина. В принципе, Фокину тоже можно рассматривать, как объект внимания Елены Сергеевны.
Но с другой стороны, вожатая за все время не была замечена в каких-то странных поступках. Я, наверное, не могу объяснить, почему сейчас мой мозг вдруг сосредоточился на блондинке. Объяснить не могу, но точно знаю, это не просто так.
Даже без способностей, даже в теле Пети Ванечкиного, я остаюсь псиоником. Потому что я и есть псионик. И помимо той силы, которая дана мне от рождения, есть еще один немаловажный момент. Мое сознание, моё серое вещество работает иначе, чем это происходит у обычных людей. Да, если чисто технически, то мозг сейчас тоже вроде как не мой. Но интуиция, основанная на долгих годах подпитки, которую она получала от прогнозирования, именно в данную минуту, вдруг подняла настороженно голову, будто сторожевой пес, и начала ловить запах, идущий оттуда, где может быть опасно. Со стороны Елены Сергеевны. Неожиданно…
— Все меня хорошо слышат⁈ — Снова выкрикнула Бегемот и в очередной раз внимательно посмотрела на каждого.
Причем, когда суровый взгляд Нины Васильевны падал на меня, Мишина, Ряскина и Богомола, он моментально становился подозрительным. А подозрение в маленьких глазках Бегемота выглядит, между прочим, пугающе. Такое чувство, что мы, как минимум, кого-то убили и закопали прямо под окнами корпуса.
Когда взгляд переходил на Селёдку с Фокиной, он становился расстроенным.
Видимо, на пацанах, включая, само собой, меня, как на членах пионерского общества, воспитательница уже поставила крест, а девчонок еще надеялась вернуть в ряды приличных детей.
— Завтра у нас начинается «Зарница»…
Костик, стоявший рядом с Бегемотом, нервно вздрогнул, покосился в нашу сторону, и мне кажется, несколько раз моргнул одним и тем же глазом, в то время, как второй его глаз оставался неподвижным.
— У Константина Викторовича нервный тик? — Задумчиво поинтересовался Мишин, рассматривая вожатого.
— Слушай, какая разница, что у Константина Викторовича, если завтра у нас Зарница, а мне надо сегодня ночью попасть в деревню.– Ответил я Васе.
Мы старались говорить очень тихо, чтоб нас никто не услышал. Потому что если воспитатель или вожатый хотя бы заподозрят очередное ночное рандеву, боюсь они просто-напросто привяжут нас всех к батарее.
— И что же делать? — Отозвался Ряскин.
— Не бзидите…– Вдруг вполне адекватным голосом сказал Богомол. Он стоял как раз следом за Антоном. — Есть план.
— Убейте меня…просто убейте…Я не могу больше… Ноги… Не чувствую ног… А-а-а-а-а…– Мишин громко застонал, остановился и вытер пот с лица рукой, по итогу сделав это лицо еще более грязным, чем оно было.
Он просто размазал ладонью пыль по щекам и все. Жалобы, вырывающиеся из его груди, были похожи на предсмертные хрипы. И это при том, что Вася вообще топал налегке.
— Сдаётся мне, я слышу от тебя такие слова все чаще и чаще. Может сразу начнём с конца? Прибьем тебя, делов то. — Ряскин тоже остановился, поправил лямки рюкзака на плечах, а затем хмуро посмотрел на Толстяка. — Учти, Василий, даже если ты упадёшь и будешь задыхаться в предсмертных конвульсиях, я тебя, как в прошлый раз, больше не понесу на себе. Прошлым летом ты меня объегорил дважды! И вот эти истории, про дружбу, про то, что пионер не бросит товарища в беде, ты оставь… Богомолу!
Антон произнес имя и мы все одновременно обернулись в сторону неадеквата, который именно в этот момент пытался поймать бабочку. Он прыгал с места на место, как самый настоящий огромный кузнечик, отчего самодельный рюкзак на его спине весело подлетал вверх.
Впрочем рюкзак, это, конечно, громко сказано. На самом деле Богомол содрал простынь, соорудил из нее кособокий мешок и нацепил его на себя. В этот мешок он сложил несколько кусков хлеба, добытых во время завтрака, облезлого плюшевого медведя с одной лапой вместо четырёх, даже представить не могу, где нарыл, и еще какую-то хрень. Причем хрень он прятал от нас особо рьяно, пока упаковывал ее в «рюкзак». Косился зверским взглядом на каждого,
