и идти на прорыв в Порт-Артур. Думаю, Евгений Иванович, меня простит за такое самоуправство. Лучше потерять эти корабли в бою, чем они будут расстреляны у причальной стенки или, не дай Бог, захвачены целыми и невредимыми, если капитан 1 ранга Руднев примет ультиматум адмирала Катаока. За всё время существования русского флота Андреевский флаг добровольно спускали только один раз! Все вы помните судьбу фрегата «Рафаил» и его командира капитана 2 ранга Стройникова. Такого позора больше не будет! Только бой! — последние фразы я чеканил.
Об этом случае я узнал в этом мире. Во время очередной русско-турецкой войны одиннадцатого мая одна тысяча восемьсот двадцать девятого года фрегат «Рафаил», которым командовал капитан 2 ранга Семен Стройников, столкнулся с турецкой эскадрой из пятнадцати кораблей. Капитан не хотел, чтобы его матросы и офицеры погибли, поэтому принял решение спустить флаг и сдать корабль.
Император Николай I относился к воинской славе очень ревностно. Поэтому когда стало известно о позорном для флота поступке, Николай отдал приказ, если фрегат «Рафаил» вдруг будет захвачен русскими моряками, то его сжечь. Стройников был разжалован в простые матросы, лишен наград и званий. Император запретил ему жениться, чтобы тот не дал России «потомство труса». Правда, к тому времени офицер уже был отцом двоих сыновей. И они, что интересно, не просто поступили на военно-морскую службу, но и оба дослужились до чина контр-адмирала.
Что касается «Рафаила», то его действительно постигла судьба, предписанная Николаем I. Спустя двадцать четыре года после его сдачи туркам, во время Синопского сражения, фрегат был сожжен. Приказ императора исполнил знаменитый адмирал Нахимов. А имя «Рафаил» запретили давать кораблям российского флота на веки вечные.
— Тимофей Васильевич, а каким образом Вы смогли отправить телеграмму? Мне ещё вчера сказали, что телеграф не работает. Обрыв проводов, — поинтересовался Кононов.
— Анатолий Алексеевич, золото творит чудеса. Несколько слов на корейском языке с упоминанием уважаемых в Корее и Китае людей, николаевский червонец и телеграмма посыльным была отправлена на «Варяг», — с усмешкой ответил я.
* * *
— Заходите, Константин Александрович, садитесь, — капитан 1 ранга Руднев, поднявшись из-за стола, указал командиру миноносца «Лейтенант Бураков» на стул.
— Спасибо, Всеволод Фёдорович. Что-то случилось? — произнёс капитан 2 ранга Панфёров, усаживаясь на стул.
— Случилось. Но сначала скажите, что решил ваш экипаж по поводу ультиматума адмирала Катаока.
— Ночью идти на прорыв. Это общее решение офицеров и нижних чинов. Погибать, так с музыкой!
— Мой экипаж принял такое же решение. Вам, возможно, уйти и удастся, но по моему крейсеру есть вопросы. Не знаю, сколько узлов после ремонта он даст, — мрачно произнёс Руднев, нервно разгладив бороду и усы. — Броненосец, броненосный крейсер, шесть бронепалубников, плюс пять миноносцев — это слишком много для нас, чтобы через них прорваться. Верная смерть!
— Господин капитан первого ранга, Вы хотите принять ультиматум Катаока?!
— Побойтесь Бога, господин капитан второго ранга! — Раздражённо ответил Руднев. — Тем более от адмирала Алексеева пришёл прямой приказ, идти на прорыв. Ознакомьтесь!
С этими словами командир «Варяга» передал Панфёрову полученную телеграмму.
— Извините, Всеволод Фёдорович, но с этим шифром я не знаком, — произнёс Константин Александрович, ознакомившись с текстом телеграммы, состоявшим из цифр.
— Пардон, вот полученный текст, — Руднев передал другой листок.
«Крейсеру и миноносцу идти на прорыв в Порт-Артур. Выйти из порта в два часа пятьдесят минут шестнадцатого августа. Помощь будет. Адмирал Алексеев», — прочитал вслух Панфёров и замолчал.
Руднев так же молчал, не сводя глаз от лица командира миноносца.
— Всеволод Фёдорович, депеша пришла из нашей миссии? — задумчиво произнёс капитан второго ранга.
— В том то и дело, что её передал через вахтенного матроса какой-то азиат. Я уже побывал в миссии. Наши дипломаты ни сном, ни духом. На телеграфе их депеши не принимают, говорят, что нет связи ни с Мукденом, ни даже с Сеулом. И тут такая телеграмма, зашифрованная по коду для командиров броненосцев и крейсеров. Целый час ломаю голову. Что это, провокация или реальный приказ?! — Руднев в раздражении ударил кулаком по столу.
— Вы думаете японцы?
— Константин Александрович, меня посетила такая мысль. Но в чём смысл выманивания нас на рейд ночью?! Вы же понимаете, что ночной бой непредсказуем. И у нас действительно есть возможность прорваться. Тем более японские корабли стоят кучно на рейде у восточного берега острова Удо, и мы, обходя его с западной стороны, прикроемся на время от японских орудий. Это позволит нам набрать ход. Глядишь, и проскочим!
— Всеволод Фёдорович, меня смущает в этой депеше указанное время. Может быть, это и есть японская ловушка. Так они не знают, пойдём мы на прорыв или не пойдём. А если пойдём, то в какое время? А здесь они знают, что мы выйдем в два тридцать, и будут нас ждать с распахнутыми объятиями. А слова о помощи заставят нас поступить только таким образом, — несколько возбуждённо проговорил командир «Лейтенанта Буракова».
— А Вы знаете, Константин Александрович, в этом что-то есть. Признаться, у меня большее сомнение вызывали слова о помощи. Какая помощь? Откуда?! А вот ваши слова заставляют всё больше склониться к мысли, что телеграмма всё-таки провокация со стороны японцев. Уж не знаю, как они шифр узнали! — Руднев сделал паузу, несколько раз огладив бороду. Посмотрев прямо в глаза Панфёрову продолжил:
— Но прорываться надо и ночью наши шансы увеличиваются. Я предлагаю выйти в два часа ночи. Мне сказали, что Вы несколько раз бывали в этом порту. Это так, Константин Александрович?!
— Трижды был. Фарватер помню. Да он здесь широкий, глубокий, мелей нет. Единственно, надо рассчитать обход острова Удо с западной стороны. Насколько я понял, вы пойдёте за мной?!
— Да. Я и мой штурман здесь впервые. Пойдём за вашим кормовым фонарём. После прохождения острова давайте полный ход, Константин Александрович, и да поможет вам Бог! Мы постараемся прорваться следом! — Руднев встал, повернулся к углу каюты, где расположилась икона Николая Чудотворца, и, широко крестясь, произнёс:
— Господи! Молю тебя, будь благосклонен ко мне в нелёгкий час! Помоги мне изгнать чёрный страх, съедающий моё нутро и разрывающий моё сердце! Изгони из моей души тревогу, дай мне сил действовать верно! Всемилостивый Господь! Услышь мои мольбы! Всели чёткость в мои мысли и деяния, укрепи надежду в моём сердце, помоги мне пройти через это испытание! Аминь.
Вставший за его
