называть оккупационными американские войска в современной Польше. Во внутренние дела Речи Посполитой командиры иностранных частей не вмешивались, но само присутствие чужих солдат вызывало в Польше сильное раздражение.
Российские войска в Польше возглавлял тогда генерал-поручик барон Осип Игельстром. Влюблённый в польскую графиню Гонорату Залусскую, он мало обращал внимания на «сплетни» о готовящемся антироссийском выступлении.
С другой стороны, и Екатерина II не придавала значения донесениям о неспокойной обстановке в Польше. Императрица надеялась на лояльность своего бывшего любовника — короля Станислава Понятовского. Таким образом, ответственность за трагедию в Варшаве и Вильно лежит и на ее плечах.
Руководителем нового мятежа (напомним, что король и правительство Польши войны никому не объявляли) был избран Тадеуш Костюшко — выходец из небогатой литвинской семьи, которого однокашники по рыцарской школе в Варшаве (учился с 1765 по 1769 гг.) прозвали «шведом». К этому времени за плечами Костюшко были Война за независимость США, в которой он сражался на стороне восставших колонистов (и дослужился до чина бригадного генерала) и боевые действия против России в 1792 году.
12 марта (по юлианскому календарю) польский бригадный генерал А. Мадалинский, который, согласно решению гродненского сейма, должен был расформировать свою бригаду, вместо этого перешел прусскую границу и в городе Сольдау захватил склады и казну прусской армии. После этого акта грабежа он пошел на Краков, который был сдан повстанцам без боя. Здесь Костюшко 16 марта 1794 года был провозглашен «диктатором Республики». В город он прибыл лишь через неделю — 23 марта, огласил на рыночной площади «Акт восстания» и получил звание генералиссимуса.
Численность армии Костюшко достигала 70 тысяч человек, правда, вооружение большинства этих бойцов оставляло желать лучшего.
Им противостояли русские отряды численностью около 30 тысяч человек, около 20 тысяч австрийцев и 54 тысячи прусских солдат.
24 марта (4 апреля по Григорианскому календарю) армия Костюшко у деревени Рацлавице близ Кракова разбила российский корпус, возглавляемый генерал-майорами Денисовым и Тормасовым. Эта, в общем-то, малозначащая и не имеющая стратегического значения победа послужила сигналом к восстанию в Варшаве и некоторых других крупных городах. В польской столице во главе восставших оказались член городского магистрата Ян Килинский, от своего имени пообещавший полякам имущество русских, проживавших в Варшаве, и ксёндз Юзеф Мейер.
Успеху восставших в Варшаве весьма способствовали неадекватные ситуации действия русского командования, которое не предприняло никаких мер для подготовки к возможному нападению на своих подчинённых.
Между тем Игельстром прекрасно знал о боевых действиях, открытых Костюшко и его соратниками. Слухи о готовящемся выступлении в Варшаве были известны даже рядовым и офицерам русского гарнизона, а прусское командование заблаговременно вывело свои войска за пределы города. Но Игельстром даже не отдал приказ об усилении охраны арсенала и оружейных складов. Л. Н. Энгельгардт вспоминал:
«За несколько дней была молва, что накануне вечером из арсенала в окошко было выброшено для черни до 50000 патронов».
А Ф. В. Булгарин утверждал:
«Поляки, бывшие в Варшаве во время бунта, говорят, что если б русский отряд был сосредоточен, имел при себе всю свою артиллерию, и если б арсенал и пороховой магазин были во власти русских, что было весьма легко, то восстание было бы усмирено при самом его начале».
Но, повторимся, русское командование во главе с Игельстромом не предприняло даже и малейших мер предосторожностей, и 6 (17) апреля 1794 года (Великий четверг Пасхальной недели) звон колоколов известил горожан о начале мятежа. Как писал потом Костомаров:
«Заговорщики ворвались в арсенал и овладели им. Из арсенала дали несколько выстрелов: это был сигнал, что оружие в руках заговорщиков, и толпа бросилась туда за ними. Разбирали оружие, какое кому было нужно».
В результате сразу же в церквях были убиты многие русские солдаты и офицеры, пришедшие в храмы безоружными. Так, практически в полном составе был уничтожен 3-й батальон Киевского гренадерского полка. Другие русские военнослужащие были убиты в домах, где находились их квартиры.
Ещё раз процитируем Костомарова:
«По всей Варшаве возрастал ужасный шум, выстрелы, свист пуль, неистовый крик убивающих: „до брони! бей москаля! кто в Бога верует, бей москаля!“ Врывались в квартиры, где помещены были русские, и били последних; не было спуска ни офицерам, ни солдатам, ни прислуге… Солдаты третьего батальона киевского полка в тот день причащались, они собирались где-то в устроенной в палаце церкви. Было их человек пятьсот. По известиям Пистора, всех, находящихся в церкви, перерезали безоружных».
Русский писатель (и декабрист) Александр Бестужев-Марлинский в очерке «Вечер на Кавказских водах в 1824 году», ссылаясь на рассказ некоего артиллериста, участника тех событий, пишет:
«Тысячи русских были вырезаны тогда, сонные и безоружные, в домах, которые они полагали дружескими. Захваченные врасплох, рассеянно, иные в постелях, другие в сборах к празднику, иные на пути к костелам, они не могли ни защищаться, ни бежать и падали под бесславными ударами, проклиная судьбу, что умирают без мести. Некоторые, однако ж, успели схватить ружья и, запершись в комнатах, в амбарах, на чердаках, отстреливались отчаянно; очень редкие успели скрыться».
Н. Костомаров так описывал происходящее:
«Поляки врывались всюду, где только подозревали, что есть русские… искали и найденных убивали. Убивали не только русских. Довольно было указать в толпе на кого угодно и закричать, что он московского духа, толпа расправлялась с ним, как и с русским».
Всё это очень напоминает события «Варфоломеевской ночи» в Париже 24 августа 1572 года, не правда ли?
Подсчитано, что за первые же сутки были убиты 2265 русских солдат и офицеров, ранено 122, в церквях захвачены оказавшиеся безоружными 161 офицер и 1764 солдат. Многие из этих солдат потом были убиты, уже в тюрьмах.
Досталось и гражданским лицам. Помимо прочих, в Варшаве оказалась тогда и будущая няня императора Николая I Евгения Вечеслова. Она вспоминала:
'При выходе нашем на улицу мы были поражены ужасной картиной: грязные улицы были загромождены мертвыми телами, буйные толпы поляков кричали: «Руби москалей!»
Один майор польской артиллерии успел отвести госпожу Чичерину в арсенал; а я, имея на руках двух детей, осыпанная градом пуль и контуженная в ногу, в беспамятстве упала с детьми в канаву, на мертвые тела'.
Вечеслову потом тоже доставили в арсенал:
«Здесь мы провели две недели почти без пищи и вовсе без теплой одежды. Так встретили мы Светлое Христово Воскресение и разговелись сухарями, которые находили около мертвых тел».
Другими «военнопленными» стали беременная Прасковья Гагарина и пять ее детей. Муж этой женщины, генерал российской армии, подобно многим другим офицерам, был убит поляками на улице. Вдова обратилась в
