Ознакомительная версия.
А теперь выходит, что Шестаков уже «пустой»? Валентин испытал чисто человеческое чувство обиды, что Шульгин его так нагло обманул. Пообещал дождаться, обсудить дальнейшие, связанные с использованием наркома планы, еще раз сходить к Сталину для закрепления достигнутого успеха, а уже потом… И вдруг – сбежал сразу, не оставив хотя бы записочки.
Благородные люди так не поступают.
Но его еще можно догнать. Шар сохранил координатную привязку времени и направления внепространственного перемещения. Новые возможности позволяли Лихареву, рассчитав параметры перехода, прибыть на Таорэру не позже чем через пять минут после Шульгина. Вряд ли за этот срок его успеют переправить обратно на Землю, но уже в другую реальность.
Все же Валентину был не совсем понятен механизм задуманного форзейлем обмена разумов. С аггрианскими технологиями он не имел ничего общего. Если леди Спенсер подсадила матрицу Шульгина в тело наркома в виде волнового пакета, то Антон зачем-то отправил Шестакова через канал физически, это подтверждалось и зафиксированным Шаром количеством перемещенной массы, и тем самым «штрихом мастера», с травинкой (придуманным Сашкой на этот именно случай).
Или же отсюда, с напичканной всевозможной техникой базовой точки, переместить матрицу в неповрежденном виде было невозможно? Сразу и через пространство, и через границы довольно далеко разнесенных реальностей? Лихарев понимал: не его это уровень компетенции. Но раз сделано именно так, значит, способ кем-то сочтен оптимальным. Предположим, что туда же, на Таорэру-Валгаллу, одновременно из двадцатых годов было перенесено собственное тело Шульгина и обмен состоялся именно там, непосредственный, «из мозга в мозг», после чего организмы возвратились «по принадлежности».
Александр Иванович – в свое основное время, Шестаков – обратно в квартиру Лихарева.
Валентин знал, что по его положению самостоятельно являться на главную базу – то же, что провинциальному партработнику, минуя местное руководство, приехать в Москву, в Центральный Комитет, с жалобой или доносом. Может повезти, если ткнешься в нужную дверь, но скорее – голову открутят, сразу или спустив задачу по инстанциям.
Но он же не собирался сразу к начальству, он сначала хотел Шульгина перехватить. А если не выйдет, так можно «по-тихому» вернуться, в случае чего объяснив свою инициативу искренним желанием следовать не букве, а духу задания.
Лихарев понятия не имел, куда именно попадет на далекой планете, которую по-настоящему так и не видел в годы «учебы», он просто шел по следу, как ищейка по запаху. Само собой, ничего не знал о событиях, происшедших здесь почти через полвека, о постройке земного форта и обо всем прочем. О штурме землянами Базы и взрыве информационной бомбы, обрубившей связь между Метрополией и Таорэрой нулевой зоны, вообще свернувшей доступную агграм Главную реальность в подобие пергаментного свитка. О нескольких встречах Новикова и Шульгина с Верховной координаторшей Дайяной, которые происходили практически в одно и то же время и в том же месте, независимо от того, попадали земляне сюда своей волей или «случайно», из восемьдесят четвертого, тридцать восьмого и двадцать первого года.
С точки зрения знатока математики Левашова здесь имела место «закольцованная дурная бесконечность» плюс создающая сильные волновые помехи близкая зона вырожденного времени.
Лихарев проскользнул тоннелем, который при внешней длине под пятьдесят парсек изнутри был не больше переходного тамбура обычной электрички. Войти и выйти. Из сумрачной зимней квартиры на солнечную, но продуваемую знобким осенним ветром поляну напротив высокого деревянного терема. Видно, что не так давно он был основательно поврежден, одно его крыло носило следы не слишком тщательного ремонта. Бревенчатая, в стиле древнерусской оборонной архитектуры ограда, в нескольких местах проломленная, как бы не стенобитными орудиями, заделана на скорую руку рогатками из плохо ошкуренных бревен, щедро обмотанных колючей проволокой.
Валентин, сделав несколько шагов по направлению к дому, остановился, не зная, как поступить дальше. Дом явно человеческой постройки и, значит, должен иметь отношение к Шульгину и его друзьям. Таорэрские корпуса учебно-тренировочного лагеря для будущих земных координаторов выглядели не в пример солиднее, относились по стилю к индустриальной эпохе, а не позднему Средневековью, да и располагались на много сотен километров южнее.
Однако само место ему понравилось. Не только терем, гармонично вписанный в окружающий пейзаж, будто совместно потрудились Шишкин и Билибин, а и разлитая в пространстве аура покоя и умиротворенности. «Благорастворение воздухов», если вспомнить язык XVIII века.
Некоторым диссонансом выглядела брошенная ближе к краю поляны, тронутая ржавчиной угловатая коробка гусеничной машины неизвестной конструкции, несколько черно-рыжих лишаев на дернине, чересчур похожих на следы гранатных разрывов. Или плевков огнемета.
И здесь, значит, воевали. Кто с кем? Если бы этим поместьем занялись аггры с Главной базы, тут бы, кроме пепла, ничего не осталось. Нападение аборигенов? Кое-что о них Лихарев слышал, но, кажется, агрессивностью они не отличались и до столь высоких широт не добирались. Но сейчас не это важно.
Валентин машинально коснулся ладонью маузерной коробки на левом боку. С «маузерами» в Советской державе ходили только заслуженные участники Гражданской войны или такие, как он, «особо доверенные лица». Орден не орден, а все-таки знак отличия, признания заслуг. И сюда он явился в своей форме военинженера, с пистолетом. Хоть ты какой «координатор», а жизнь в СССР приучила, что личное оружие если не всегда поможет реально, то шансы все-таки повысит.
До ворот усадьбы оставалось метров двадцать, как вдруг из-за них поднялся многоголосый собачий лай низких и угрожающих регистров. Обитаемое, значит, место. Собак, в случае чего, можно успокоить волевым посылом, если только они не имеют специальной защиты. Да откуда? И Лихарев продолжал идти ровным неторопливым шагом, ожидая, пока появится кто-нибудь более высокоразвитый.
Он немедленно и появился, растворил калитку. Мужчина тридцати с небольшим лет, несколько выше среднего роста, располагающей наружности. Так и хотелось назвать его «господином», пусть и не в ходу теперь был этот термин. В спортивном костюме начала двадцатых годов, то есть брюках-гольф с застежками под коленями, шерстяных клетчатых гетрах, коричневых ботинках-бульдо на толстенной каучуковой подошве. Твидовый пиджак с накладными карманами просто наброшен на плечи. В опущенной левой руке «винчестер», короткий, но впечатляющего калибра.
Ознакомительная версия.