Ознакомительная версия.
«Успел, слава тебе, господи», – подумал Лихарев, потому что никем иным, кроме как А.И. Шульгиным в своем «естественном» облике (из тех самых двадцатых годов), этот человек просто не мог оказаться.
С другой стороны, он мог быть кем угодно, вплоть до самой Верховной, мадам Дайяны, которая, как слышал Валентин еще в «интернате», умела принимать любой облик. Только вот земное оружие ей ни к чему. Не по должности.
Исходя из первого предположения, он дружелюбно помахал рукой.
– Примете, Александр Иванович?
– Догнал все-таки? – широко улыбнулся мужчина, тем самым подтверждая свою идентичность. – Приму, конечно. Это в твое уже время какой-нибудь Лебедев-Кумач сочинил песню: «За столом никто у нас не лишний…»?
– В мое, в мое. «По заслугам каждый награжден…» Вместе с Дунаевским…
– Тебе виднее. Заходи.
Он цыкнул на собак и провел гостя по мощенной дубовыми плахами дорожке на крыльцо.
– Не пойму только, зачем я тебе так потребовался, чтобы 3,086 км, умноженные на 10 в тринадцатой степени и еще раз на пятьдесят, пешком за мной гнаться? Это сколько всего будет?
– Грубо – пятнадцать с половиной квадриллионов, точнее нужно? – сообщил Лихарев, испытывая удивительное ощущение радости от встречи с человеком, с которым можно, а главное – хочется говорить, не задумываясь о последствиях.
– Пока достаточно. Меня в начальной школе тоже учили быстрому устному счету, но не в таких масштабах, конечно. Но на первый вопрос ответь все-таки…
– Вы же не англичанин, надеюсь? Обещали еще кое-какие темы обсудить, а ушли не прощаясь.
– Как раз сейчас – именно англичанин. Сэр Ричард Мэллони. Разве не видно? Надоело в вашей сталинской Москве болтаться, ну, взял и ушел, заглянул на подмандатную территорию – проверить, что здесь без меня успело приключиться. А тут как раз гости… Да не ты, не ты, выше бери. Главное, войдешь – не пугайся и не делай резких движений…
Лихарев не понял, очередная ли это шутка, не совсем попадающая в тему по причине их разного исторического возраста и жизненного опыта, или практический совет.
Предпочел подумать, что последнее.
Шульгин провел Валентина по широкому, пахнущему сосновой смолой коридору, с подчеркнутым пиететом распахнул перед ним высокую створку украшенной резьбой двери.
– Видите, уважаемая, наши ряды пополняются. Не знаю, что будет, если визитеры повалят валом…
Лихарев мгновенно охватил взглядом весь обширный зал. Четырехметровые потолки, подкрепленные грубо тесанными балками с подкосами, горящий камин у левой стены, три окна прямо, два справа, в простенках остекленные книжные шкафы и открытые стеллажи, у глухих стен пирамиды с многочисленными, очень не рядовыми ружьями и винтовками. Посередине – массивный, нарочито, одним топором сделанный стол, за которым могли бы пиршествовать до двадцати человек, но весьма скромно накрытый только на двоих.
У ближнего к камину торца, в грубом свитере, скорее подобающем полярнику, чем красивой сорокалетней даме, подперев кулаком подбородок, сидит та самая недостижимая рядовым агграм, почти как Сталин советским трудящимся, Дайяна, Верховный координатор. С которой хотел и одновременно боялся встретиться Лихарев. Было у нее, само собой, и другое имя, и иная исходная внешность, только никто из человекообразных агентов об этом достоверной информации не имел. Одни лишь осторожные слухи.
Сейчас, впрочем, никаких следов величия в ней не просматривалось. Женщина и женщина. Лихарев не бывал в восьмидесятых и даже в шестидесятых годах, там ее облик не показался бы странным, наоборот, он больше соответствовал здешнему интерьеру, чем парадное платье или деловой костюм.
Валентин поздоровался, стараясь держать себя в руках. Если Шульгин с ней на равных, что очевидно, так и ему опасаться нечего. По крайней мере здесь. Да он ведь этого и хотел. Вот и пожалуйста. В идеальной, между прочим, обстановке.
Шульгин достал из шкафа третий прибор. Есть Лихареву совершенно не хотелось, но стакан выдержанного сухого хереса он выпил с удовольствием, едва ли не с жадностью. После вчерашнего.
Дайяна смотрела на него странным взглядом. Потерянным и тусклым. Валентин мог бы еще понять, если бы она сделала ему какой-то тайный знак, попыталась предупредить или предостеречь, да пусть даже прожечь глазами за нарушение субординации и регламента. Неужели товарищ Шульгин сумел на чем-то поймать и ее? Поразительно. Но ведь и в записанных им словах разговора Сильвии с Шульгиным тоже проскакивали намеки на некую масштабную неудачу их проекта…
– Друзья, друзья, – слегка аффектированно провозгласил Александр, – наша встреча неожиданна, но потому и особенно приятна. Наверное, мадам, те силы, о которых мы говорили в прошлый раз, зачем-то ее организовали? Или я не прав? Валентин вон, бросив свои ответственные заботы, помчался по моим следам. Да и мне кое-кто помог вернуться именно сюда, хотя в мои личные планы это совершенно не входило. Вы тоже вдруг вышли прогуляться по окрестностям и совершенно случайно встретились со мной… Или, может быть, наш форт обладает особой мистической силой, притягивая к себе всех, даже случайно попадающих в орбиту его воздействия?
Шульгин, завершив тост и выпив, вдруг счел необходимым ввести Лихарева в курс дела. Чтоб он не сидел, бессмысленно хлопая глазами, как человек, по ошибке оказавшийся не в той компании.
Крайне любезно сообщил, что он совсем не собирался так невежливо покидать гостеприимный приют на Столешниковом, что ему действительно крайне интересно было бы продолжить общение с вождем всего прогрессивного человечества, но так вот получилось… Только он вздумал укрепить свои силы и лечь спать, как закрутило-замутило незнамо что и выбросило вот сюда. В свое собственное, в восемьдесят четвертом году потерянное тело, которое, оказывается, без него очень недурно обжилось в двадцать первом и прибыло сюда, чтобы забрать владельца домой.
Он замолчал, отпил глоток, посмотрел по сторонам, как бы ожидая реакции на красиво сконструированный период. Не дождался, сотрапезники оказались слишком травмированы происходящим, хотя чего уж, казалось бы? Например, загоняя Новикова и Берестина в сорок первый год, Дайяна вела себя очень уверенно и даже надменно. Правда, когда некоторое время спустя Андрей возил ее породистым лицом по здешней грязи, она часть своего гонора потеряла. А потом на катере снова держалась вполне прилично, несмотря на то что положение у нее было совсем пиковое. Не прояви Новиков почти самоубийственного гуманизма, так и сидела бы до сих пор в промерзшей стальной коробке катерной каюты, два на два метра, причем без гальюна. Выручить ее оттуда на всей планете было некому, а вылезти через иллюминатор пышные бедра не позволили бы.
Ознакомительная версия.