— Отец, — учтиво отвечал принц, — эти, как ты говоришь, вольнодумцы хотят помочь своей родине. Неужели ты не видишь эту косность, что поглощает всё, абсолютно всё? Орды чиновников… Эти ленивые янбаны! Они не работают, они служат сами себе, объедая крестьян! Их количество только растёт!
— Довольно! — позволил слегка повысить голос ван. — Ты заговариваешься, Хёджон! Я не позволю тебе идти против наших устоев, это уже слишком! Ты меня понял?
— Да, отец, — склонив голову, тихо проговорил принц. — Прости меня за глупость и дерзость.
Долгое время Инджо сохранял молчание и, только подходя к внутренним дворцовым воротам, спросил сына:
— Что ты хотел рассказать мне о северных варварах?
— Они не варвары, отец, — резко возразил Хёджон. — Мне рассказывали о них многое, причём самые хорошие люди своей страны. Которые болеют душой за отчизну! — Он сделал небольшую паузу, после чего говорил уже более мягким, почтительным голосом. — К тому же речь северян слишком богата для варваров, а оружие слишком сильное. И рассказы о самоходном корабле…
— Это лишь слова, — оборвал его ван. — Я тоже слышал подобные сплетни.
— А проклятые маньчжуры их видели! — широко улыбнулся сын, повернувшись спиной к воротам. — И чувствовали на себе мощь речного властелина.
— Не может этого быть, — покачал головой Инджо. — На север от Мудангана лишь дикие леса и редкие поселения варварских племён…
— Ты уговариваешь сам себя в этом, отец! — в отчаянии воскликнул Хёджон. — Ты не хочешь знать истину!
— Замолчи! — зашипел вдруг ван. — Если северные варвары стали так важны для тебя — уходи!
— Как прикажешь, уважаемый отец! — выкрикнул Хёджон, поклонился и быстро зашагал прочь, к воротам внутреннего двора Чхандока, распугивая своим видом слуг и чиновников, неловко отбегавших в сторону, чтобы не быть на пути принца.
— Ван прогнал его… Хёджон снова прогневал отца… Возмутитель спокойствия и устоев… — зашелестели слова среди сановников, приторно улыбавшихся молодому человеку ещё мгновение назад.
Ли Инджо чинно прошёл мимо склонившихся в поклонах людей и, сопровождаемый группой ждавших его возвращения чиновников, прошествовал во дворец. Лишь оставшись наедине с самим собой, перед встречей с пхансо[1] по делам церемоний он позволил себе улыбнуться:
— К кому душа лежит, к тому и ноги несут. Пусть так и будет… Я буду ждать твоего возвращения, Хёджон.
Конечно же он знал, кто подобным образом настроил только-только вернувшегося из Мукдена его сына: Сон Сиёль, советник по вопросам ритуалов и негласный наставник принца. Ван также вёл свою игру. Нужно было многое узнать о северном соседе, но сделать это нужно было так, чтобы маньчжуры никоим образом не прознали про замыслы вассального вана. Хёджон был любимым сыном, но оставить престол ему Инждо не мог только по причине стойкой ненависти принца к захватчикам. Ибо ещё одно нападение маньчжуров Корея попросту не переживёт.
Хверён — Туманный, река Туманган.
Февраль 7153 (1645).
Выйдя из Хверёна, отряд принца далее двигался по льду Тумангана, мимо его пустынных, покрытых ослепительно-белым снегом низких берегов. Шесть десятков запряжённых в повозки и навьюченных мулов шли по неглубокому снегу, что покрывал замёрзшую реку. Ночёвки устраивали в редких и бедных деревеньках, что прятались от чужих глаз немного поодаль от берега, поближе к сопкам, поросшим низким лесом. К устью пограничной реки корейцев вёл офицер дворцовой гвардии Ан Чжонхи, с ним была полусотня отборных солдат и несколько чиновников из числа сочувствовавших движению сирхак или его членов. Принца Хёджона сопровождали его многочисленные друзья, а также отряд аркебузиров, которому военный начальник провинции Хамгён доверил сопроводить принца до северной границы Кореи, где он и должен был находиться в изгнании, покуда ван не сменит гнев на милость. Слуги и крестьяне-проводники составляли до половины численности каравана.
Принц сидел в своём возке нахохлившись — ему до сих пор было стыдно за себя перед отцом. Как он ошибался в нём! И как ловко отец провёл его, сыграв на присущей молодости резкости и глупости. Вот что значит жизненный опыт и мудрость! Она даёт возможность извлечь из тупиковой ситуации максимум возможного. Конечно же ван Кореи не мог просто так отпустить сына, возможного наследника престола, к врагам Цин, а вот выгнать его на северную границу, где тот сможет набраться ума и образумиться, — запросто!
Отсылая сына на север, корейский властелин послал вслед за ним и небольшой отряд стражников-гвардейцев, назначив его командиром одного из своих самых лучших офицеров, чьи предки верно служили предкам Инджо. А заодно ван отправил в ссылку и группу столичных чиновников, обвинённых в вольнодумстве. Решив сначала покарать, позже ван помиловал их, лишь изгнав в отдалённую северную провинцию.
Ан Чжонхи нагнал Хёджона только в Хверёне. Там принц хотел провести зиму и по весне идти рекой к устью. Но офицер-гвардеец предложил отправляться немедленно.
— Губернатору провинции необязательно наблюдать за тобой, Хёджон, поэтому мы должны идти к северянам. К тому же мне нужно говорить с ними, это приказ вана, — жёстко проговорил Ан, сразу дав понять молодому человеку, что тот не имеет права слова.
Покачиваясь в неспешно скользящем по снегу возке, Хёджон напряжённо обдумывал перспективы скорой встречи с людьми народа ороса. Этот народ уже давно осваивает Амур, а также поставил свою крепость и на Сунгари. Нападения маньчжуров были отбиты с великим для тех уроном, и амурские племена немедленно отпали от Цин и более не считают маньчжуров реальной силой. Мало того, теперь они постоянно нападают на них, используя оружие ороса. Как говорил Ким, кореец, служивший у северян, у сунгарийской крепости есть целое поселение из пленных подданных его отца, и они также участвуют в вылазках против Цин.
Вспоминал он и первую встречу члена царствующей династии Чосон с послом северян-ороса. Тогда в доме хверёнского чиновника Ли Джиёна Хёджон услышал многое из того, что хотел узнать. Особенно его интересовали речные корабли северян. И Ким намекнул, что в будущем он непременно увидит их. Пусть эта встреча была проведена негласно, без взаимных обязательств, она многое значила. Ведь совсем недавно, каких-то пятнадцать лет назад, Ли Инджо ввёл в Корее принцип изоляционизма. Страна, зажатая будто самой природой естественными границами — с севера реками Туманган и Амноккан, а с остальных сторон морем, пережившая опустошительные нашествия японцев и маньчжуров, нанёсших колоссальный урон, хотела закрыться от остального мира.
