Наутро выяснилась еще одна причина столь странного поведения Всеславы. Оказалось, что каждый свой день она сверяет со стариком-звездочетом и гадалкой-колдуньей, и, если те уверяли, что сегодня у княжны не самый лучший день для любовных утех, значит, он и должен был стать не самым лучшим.
— Самому не верующему ни во что мужу досталась самая суеверная жена, — зубоскалил по этому поводу Корней.
Дарник лишь передергивал плечами: почему бы и нет? Отчужденное поведение молодой жены ничуть не обескураживало его. По ее отдельным коротким ответам он успел определить, что княжна, за исключением своих гаданий, достаточно умна, читает по-словенски и по-ромейски и хорошо отличает главное от второстепенного, причем главным у нее является он, ее муж. Об этом прямо сказала ему Нежана, служанка-гадалка Всеславы:
— Ты не смотри, что твоей невесте пятнадцать с половиной лет. Княжеский долг для нее на первом месте, а все остальное на втором. Даже жаль отдавать ее тому, кто не может полностью оценить все ее достоинства.
Разумеется, Нежана явилась в горницу к липовскому князю не только затем, чтобы сообщить это. Ее острый проницательный взгляд буравил Дарника почище плотничьего сверла: не захочет ли отважный воин сам погадать на свою судьбу. Князь ее выразительные поигрывания колдовскими амулетами встретил презрительной усмешкой, на слова же заметил со всей строгостью:
— Сейчас я тебе твою дерзость еще спущу. Наверно, спущу и на второй и на третий раз. Но на четвертый раз ты исчезнешь, и никто не будет знать куда.
Нежана вылетела из горницы как заполошная курица, живо вспомнив, что Рыбья Кровь сам любит гадать колдунам, ставя их связанными на тонкий чурбачок с петлей на шее и дожидаясь, свалятся они с него или сумеют развязать свои руки.
Поначалу предполагалось, что оба княжеских поезда двинутся на Корояк вместе. Но, представив в подробностях, как это будет на самом деле — ехать вместе с разговорчивым и властным тестем, Дарник поспешил отказаться, сославшись на то, что из Малого Булгара пришли тревожные вести, и ему надо возвращаться в Липов именно через это свое южное городище. Князь Роган напомнил, что в Корояке необходимо передать дочери необходимое количество женского имущества, но Всеслава сама возразила отцу:
— Неужели ты думаешь, что в Липове не найдется для меня подходящих одеял и подушек.
— Вот видишь, уже прямо сейчас княгиней себя почувствовала, — посетовал тесть. — Да куда вы поедете по зимнему бездорожью, да еще по краю Дикого Поля, где тарначи пошаливают.
— У меня тоже сорок шалунов с мечами имеются, — отшутился Рыбья Кровь. — Мне бы их самих как-нибудь от наскока на тарначей удержать.
Оставшись наедине с мужем, молодая жена заговорила не так решительно:
— Мои ближайшие пять дней по звездам и гаданиям будут очень опасными.
— Ну так это у тебя, а у меня в эти пять дней всё будет хорошо, — сохраняя серьезность, произнес липовский князь.
Собственные гриди тоже особого восторга по поводу нового маршрута не выразили.
— Через Корояк и Липов до Малого Булгара гораздо скорее бы получилось, — осторожно намекнул один из вожаков.
Дарник снова, как и во время состязания на съезде дружинников, пожалел, что, вместо надежных и готовых на любой риск арсов-телохранителей, захватил в Айдар молодых юнцов из вожацкой школы.
Два первых дня от Айдара ехали по проторенной дороге, и все было хорошо: встречные обозы и всадники, теплый кров, горячая еда и истопленные бани в гостеприимных городищах и селищах. К удивлению князя, ничто не менялось в отношениях с молодой женой ни на вторую, ни на третью брачную ночь. Привыкнув к тому, что женщины всегда готовы бесконечно продлевать любовные игрища, Дарник с изумлением обнаружил, что они с Всеславой словно поменялись местами, это он по-женски жаждал продолжения жарких объятий, а она, как старый насытившийся муж, отворачивалась к стене и сразу засыпала.
Зато днем был полный порядок. Всеслава в свой княжеский возок почти не садилась, горделиво гарцевала рядом с мужем на горячей белой кобылке, побуждая Дарника так же скакать и красоваться. Князь ее вызов не спешил принимать, намеренно пускал своего коня шагом или легкой трусцой и находил любой предлог, чтобы подолгу разговаривать с гридями или Корнеем. Когда впереди пошел глубокий непроезжий снег, он сам перебрался в возок, где читал купленные в Айдаре свитки и книги и делал вид, что думает о чем-то своем, княжеском. Но скрытый расчет поставить жену в неловкое положение не оправдался. Всеслава, мало еще зная мужа, приняла его поведение за нечто обычное и должное и, ничуть не смущаясь, вовсю болтала и смеялась со своими челядинцами и вожаками гридей. Дабы никто не подумал, будто между молодыми что-то не так, Дарник уже сам выбирался наружу, придираясь к дружинникам с мелкими замечаниями. И тогда часть жизнерадостного настроения княжны доставалась и мужу.
Скоро князь даже стал улавливать определенный ритм ее веселости: помолчать — спросить, помолчать — опять спросить. Сейчас что-то скажет, думал он и тотчас слышал ее вопрос, обращенный к кому-либо, сейчас отъедет, загадывал он и, не оборачиваясь, слышал учащенный перестук копыт ее кобылки.
— Отец в дальние поездки всегда берет с собой самых опытных и умных дружинников и тиунов, — заметила Всеслава на третий день. — А ты набрал самых молодых гридей. Почему так, не любишь, когда рядом слишком умные советчики?
— Конечно, тогда все увидят, что я на самом деле не очень умен, — пряча улыбку, отвечал ей муж.
Через час от нее следовал вопрос-продолжение:
— А мне сказали, что ты выбирал тех, кто никогда раньше не видел Айдара? Что это им награда за хорошую учебу?
— Просто для зимних ночевок в поле молодые подходят больше стариков, — лукавил он.
Еще час, и снова:
— А как ты их учишь?
— Да чему я могу кого-то научить? Медовуху пьем да по лесам скачем — вот и вся наука, — снова хитрил липовский князь и ждал следующего детского вопроса.
Еще более безотказно расспросы княжны действовали на гридей. Самые молодые из них просто смотрели на нее влюбленными глазами, в тех, кто постарше, она вызывала покровительственное чувство. Ни у кого как-то не поворачивался язык называть ее княгиней, и с молчаливого согласия Дарника она надолго и для дружинников, и позже для липовцев осталась именно «княжной».
Двигаться по зимнему бездорожью было нелегко, поэтому в день покрывали не более двадцати верст. Кругом расстилалась ровная степь с малыми островками леса, пологими холмами и редкими оврагами. За отсутствием селений ночевали прямо в поле. Составляли в круг возки, разводили костры и косо ставили над ними на жердях широкие полотнища. Отраженное от них тепло позволяло скидывать все шубы и полушубки, а раскаленные в кострах камни приносили в возки настоящий печной жар. Впрочем, с погодой им везло: легкий ночной морозец днем сменялся небольшой оттепелью, и даже служанки Всеславы не сильно страдали от холода. Вскоре выяснилось, что если взятых с собой продуктов людям вполне хватало, то лошадям доставались лишь небольшие порции овса и ячменя. На стоянках гриди разгребали снег, но найденная пожухлая трава была голодным лошадям, как говорится, на один зубок.
