В ответ на все старания Дениса поднять утром его на зарядку Саня лениво отмахивался и философски изрекал из-под одеяла:
– Если бы физзарядка была полезна, у каждого еврея на кухне имелась бы перекладина!
Но, несмотря на полную противоположность, их связывала крепкая дружба. Друг за друга они всегда стояли горой.
Саня поджидал Дениса у ворот вещевого склада.
– Глядя на тебя, хочется удавиться! – Он смерил приятеля оценивающим взглядом и добавил: – Вижу, не обойтись без пивотерапии.
– Мне сегодня надо обходной сдать.
– Забей! Морозов всем так говорит, да никто не торопится. Подожди, я склад закрою, и подумаем, чем заняться.
Он заглянул внутрь и вызвал мичмана Чудинова, своего помощника, молодого, хорошо откормленного хлопца с хитровато бегающими глазками.
– Чудо, я сейчас на обед, а потом, если кто-то спросит, – убыл в штаб, подписывать накладные.
Чудинов, любивший, когда начальник исчезал, потому что тогда он оставался за главного, радостно закивал.
– Пошли, Денис. – Саня потянул его в обход окон начальства, вдоль забора, ограждавшего часть. – Я уже придумал, что мы сделаем. Возьмем в общагу три-четыре коробки пива и устроим у тебя пивной… вернее, военный совет.
Жили они в офицерском общежитии. Точнее, оно когда-то было офицерским, а теперь в нем кто только не обитал. Денис поначалу удивлялся, глядя на смуглых сынов Кавказа, дефилировавших по коридорам, но потом понял, что на дворе век рыночных отношений, а потому – радуйся, что еще самого не выкинули из номера, пусть и захудалого, но все же отдельного. Общага была построена еще во времена незабвенного Никиты Сергеевича и уже порядком обветшала. Под стать ей был и микроскопический номер с древней мебелью, до сих пор висевшей на балансе коммунально-эксплуатационной службы. Красная полированная тумбочка с инвентарным номером на обороте еще видала крах советской империи, а круглый облезлый стол на гнутых ножках, наверное, помнил крушение империи Российской. Такими же были и стулья. А рассохшаяся деревянная кровать до сих пор не развалилась лишь потому, что обитавшие в ней клопы крепко держались за руки.
Почуяв бесплатное халявное пиво, в номер сразу набились друзья. Затем проход загромоздили друзья друзей. Потом появились и просто слоняющиеся без дела обитатели общежития, руки которых едва протискивались за банкой пива.
Денис сидел мрачный, не обращая внимания на радостных соседей по этажу, ржавших в дверях и не понимавших, по какому поводу выставлено угощение.
Когда взрывы смеха стали уж совсем не к месту, не выдержал Саня:
– Эй, там, заткнитесь! Не видите, у человека депрессия? А то смотрите, если он сейчас начнет ногами махать, то нам здесь всем места будет мало! – Но сам Саня не слишком-то расстраивался, обнял Дениса за плечи и весело успокаивал: – Брось, Дэн! У тебя жизнь только начинается. Займешься бизнесом, а я тебе помогать буду.
– Да какой из меня бизнесмен? Может, и в самом деле в легион рвануть?
– Не наслужился?
– Пойми, Саша. – Денис тоскливо посмотрел на собственные погоны. – Не могу я без них. Ничего другого не умею, а без службы жизнь себе не представляю. Слыхал про гусара-поэта Дениса Давыдова? «Сабля, водка, конь гусарский, Я рожден для службы царской!» Вот так и я. Сколько себя помню, только о службе и думал.
– Понимаю, Денис. Как не понять – в жизни всегда есть место подвигу! Да только вот держаться от этого места надо подальше! И не те ты стихи читаешь. Я тебе вот такой расскажу:
Строчки вяжутся в стишок,
Море лижет сушу.
Дети какают в горшок,
А взрослые – в душу!
Не слыхал такой? Сурово, но точно. В духе нашего времени. Как с тебя списано.
Елкин щелкнул крышкой очередной банки, опрокинул ее в горло и проглотил, будто пересохшая земля летний дождь. Уставившись на покосившуюся люстру, он лихорадочно соображал, какими еще аргументами направить друга на путь истинный.
Тут, бесцеремонно растолкав толпу в дверях, вошел Егор Никифоров. Вернее, распихал всех его пес, а Егор лишь влетел, вцепившись в поводок. Егор был личностью крайне эпатажной. Чего стоила только короткая, выкрашенная в желтый цвет прическа-площадка. Худой, длинный, щеголявший зимой и летом в высоких ботинках на шнуровке цвета блю, Егор походил то ли на скинхеда, то ли на альпиниста, отбившегося от группы. С вечной трехдневной щетиной и стреляющим по сторонам хитрым взглядом рыночного жулика, он протиснулся к столу и запустил руку в коробку с пивом. В мужской компании Егору всегда были рады. Но причиной тому была не экстравагантная прическа или синие берцы, а пес Цезарь. Роскошный стаффордширский терьер, черный красавец с белой грудью, Цезарь был псом огромной и добрейшей души.
С широкой головой и растянутой в улыбку пастью, он никогда никого не укусил, но мог зализать до истерики, стоило лишь кому-нибудь обратить на него внимание и восхищенно произнести:
– Какая чудесная собака!
Этого было достаточно. Цезарь валил бедолагу на спину и, не жалея слюны, благодарил за доброе слово, стараясь вылизать от шеи до макушки. Не пес, а вулкан доброты и радости! Но кроме всех достоинств была у Цезаря одна слабость – жуть как любил пиво! За ним он мог бежать на другой конец многомиллионного города, продать собственную, неизвестную ему мать, сутки простоять на задних лапах, заглядывая в пивной ларек, или валяться в ногах как дворняга. Эксперименты с вином и водкой положительных результатов не дали, а вот пиво!..
Егор даже водил его к ветеринару.
– Ему, наверное, не хватает в организме дрожжей, – поставил диагноз собачий доктор. – Покупай в таблетках.
Егор покупал, и Цезарь с удовольствием их ел, но при первой возможности запивал пивом. Едва только заслышав его запах, он тащил своего хозяина к заветной цели так же настырно, как ищейка идет по следу зверя. А обнаружив кого-то с бутылкой в руках, пес садился напротив и смотрел в глаза с такой тоской, что пиво застревало в горле.
Да и бог бы с ним, с этим пивом – кто его не любит? Но было одно «но»…
Вылакав свой честно выклянченный стакан, Цезарь валился на спину, вытягивал вверх лапы и через минуту уже храпел. И не беда, если бы все заканчивалось лишь храпом и тем, что он шумно и коварно портил воздух. Но, упившись, Цезарь полностью расслаблялся, и тогда над розовым брюхом взмывала желтая струя, перелетала через широкую грудь, падала на белую шею и растекалась под ним широкой лужей.
– Сволочь! – орал Егор и, схватив за ошейник, елозил псом по полу, используя как половую тряпку.
Но Цезарь был непоколебим и храпел только громче, а мог еще поддать, теперь уже послабее. В общежитии все его обожали.
