– Так вы не будете за них торговаться, старина? – Незнакомец, оставив свой пост возле мангового дерева, теперь шагал рядом с ним.
– Боже сохрани. – Джейк постарался, чтобы в голосе четко прозвучало пренебрежение. – А вы?
– Да что я стану делать с пятью разбитыми броневиками? – Мужчина тихонько рассмеялся, потом продолжил: – Янки, не так ли? Техас, правильно?
– Вы, наверное, мою почту перехватывали.
– Инженер?
– Пытаюсь им быть.
– Хотите, угощу вас выпивкой?
– Давайте лучше деньгами, мне надо успеть на поезд.
Элегантный незнакомец снова рассмеялся, легко и дружелюбно:
– Тогда попутного ветра, старина.
Джейк быстро прошел в ворота и, оказавшись на пыльных, раскаленных улицах полуденного Дар-эс-Салама, потащился прочь, не оглядываясь назад и стараясь своим решительным шагом и упрямо распрямленными плечами показать, что его уход – окончательный.
За первым же углом, в пяти минутах ходьбы от двора, где стояли броневики, Джейк обнаружил забегаловку, где и спрятался. Пиво «Таскер», которое он заказал, оказалось теплым как кровь, но он пил его и продолжал беспокоиться. От разговора с англичанином у него осталось малоприятное ощущение: интерес того к сломанным машинам был слишком явным, чтобы оказаться простым любопытством. Однако, с другой стороны, Джейк вполне мог подняться выше лимита в двадцать фунтов, который сам для себя установил. Он достал из внутреннего кармана куртки потрепанный бумажник свиной кожи, в котором хранились все его земные богатства, и, предусмотрительно используя стол в качестве ширмы, пересчитал имеющуюся наличность.
Пятьсот семнадцать фунтов банкнотами Английского банка, триста двадцать семь долларов в американской валюте и четыреста девяносто восточноафриканских шиллингов – не самое большое состояние, которым можно произвести впечатление на элегантного «лимонника»[2]. Но Джейк все же допил свое теплое пиво и, решительно стиснув зубы, еще раз посмотрел на часы. Они показывали без пяти минут полдень.
Майор Гарет Суэйлс был немного раздражен и обеспокоен, но отнюдь не удивлен, увидев этого огромного американца, вновь вошедшего во двор с таким видом, что становилось ясно, что ему явно хочется остаться незамеченным.
Гарет Суэйлс уселся в тени манго на перевернутую тачку, предупредительно подстелив шелковый платок, чтобы уберечь свой чистенький льняной костюм. Соломенную шляпу он снял и положил рядом. Волосы у него были тщательно подстрижены и причесаны и сейчас отсвечивали мягким и редким оттенком, средним между золотисто-блондинистым и рыжим, в котором кое-где, на висках, поблескивала серебристая искорка. Его усы были того же оттенка и тщательно подстрижены, образуя подковку, повторяющую изгиб верхней губы. Лицо его сильно загорело на тропическом солнце и приобрело кирпичный цвет, так что сильно контрастирующая с ним голубизна глаз казалась удивительно бледной, а взгляд пронизывающим, особенно когда он наблюдал, как Джейк Бартон пересекает двор и присоединяется к толпе покупателей, собравшейся под манговыми деревьями. Он обреченно вздохнул и вновь обратил свое внимание на сложенный конверт, на котором делал финансовые подсчеты.
На самом деле Гарет чувствовал себя опустошенным. Последние полтора года судьба к нему явно не благоволила. Груз, который он должен был доставить одному китайскому командиру в Мукден (и получить за это оговоренную сумму), перехватила японская канонерка на реке Ляохэ, когда до цели оставалось всего несколько часов пути. Это происшествие лишило его капитала, накопленного за десять лет. Гарету потребовалась вся его изворотливость и выдумка плюс к тому известная доля финансовых ухищрений, чтобы собрать нынешний груз, который сейчас хранился на складе номер 4 в доках Дар-эс-Салама. Его покупатели прибудут за товаром через двенадцать дней, и эти пять бронированных машин чудесно дополнят уже готовую партию груза.
Броня нужна всем, видит Бог, так что он может назначить за нее любую цену. Только самолеты, по мнению его клиентов, могли бы стать более желательным товаром.
Когда Гарет нынче утром впервые увидел эти пять машин, во всем их разбитом и запущенном состоянии, он тут же сбросил их со счетов и почти забыл про них, но потом заметил пару длинных мускулистых ног, торчавшую из-под моторного отсека одного из броневиков, и услышал едва узнаваемую мелодию «Тайгер рэг».
Теперь он уже знал, что по крайней мере одна из машин на ходу. Несколько галлонов краски, новые пулеметы «виккерс», установленные на турели, и все они будут смотреться просто великолепно. И тогда Гарет провернет очередную выгодную сделку – одну из тех, что уже сделали его знаменитым. Он заведет единственный работающий мотор, постреляет из пулемета, и – клянусь Господом! – этот милый старина принц тут же вытащит свою мошну и начнет разбрасывать соверены[3] по всей округе.
Только бы этот проклятый янки не помешал. Его вмешательство может обойтись в несколько дополнительных шиллингов сверх той цены, на которую Гарет рассчитывал, чтобы вылезти из нынешней финансовой пропасти. Правда, он не особенно беспокоился на этот счет. У этого американца был такой жалкий вид, что он вряд ли способен заплатить даже за кружку пива.
Гарет отряхнул рукав, на который, кажется, попала пыль, потом водрузил шляпу обратно на свою золотистую шевелюру, тщательно выровнял широкие поля параллельно земле, вынул изо рта длинную тонкую сигарку, изучил столбик пепла на ее кончике и уже после этого двинулся в сторону группы покупателей.
В роли аукционера выступал похожий на эльфа сикх, маленький, заводной и хитрый; он был в черном шелковом костюме, борода закручена в валик под подбородком, а на голове – огромный, поразительно-белоснежный тюрбан.
Он взгромоздился на башню ближайшего броневика и стал похож на маленькую черную птичку. Голос его звучал очень жалобно, когда он начал призывать и уговаривать публику, а публика взирала на него бесчувственно и равнодушно, без всякого выражения на лицах и с остекленевшими глазами.
– Подходите ближе, джентльмены, дайте мне возможность услышать чей-нибудь мелодичный голос, предлагающий цену в десять фунтов! Что такое? Неужели я и впрямь слышу, что кто-то предложил десять фунтов за эти замечательные транспортные средства?
Он склонил голову набок и настроился слушать, но до него донесся только шум горячего полуденного бриза в верхних ветвях манго. Никто не пошевелился, никто не произнес ни слова.
– Может быть, пять фунтов? Ну пожалуйста! Кто из вас, джентльмены, назовет цену в пять фунтов? Ну, скажем, два фунта и десять шиллингов, а? Джентльмены, всего пятьдесят шиллингов за эти замечательные, поистине королевские машины! Прекрасные, такие красивые машины! – Тут он замолк, опустил взгляд и прикрыл нахмуренный лоб своей маленькой и изящной коричневой ручкой. – Назовите вашу цену, джентльмены. Пожалуйста, давайте начнем хоть с какой-то цены!
