— О мать-Мокошь, о Велес! — взмолился парень. — Не дайте пропасть, дайте выбраться.
А от капища послышался вдруг рассерженный рев, словно ярился там огромный чудовищный зверь. Найден рывком поднялся и, поплевав на руки, проворно полез на сосну.
— Так где же третий? — Длинноносый грозно взглянул на Истому. Черные глаза его пылали яростью. Вислоусый варяг вытащил из ножен меч. Истома повалился на колени.
— Не губи, княже! — гнусаво верещал он. — Сыщу беглого, сыщу.
Небольшой костер, разведенный посередине капища, тускло освещал вкопанный в землю идол Перуна и толпившихся вокруг него других богов — Рода, Даждьбога, Мокоши. У подножия главного идола, со связанными за спиною руками, валялись на земле двое слуг — Поздей с Баженом.
— Убери меч, Альв, — приказал варягу длинноносый и усмехнулся: — Что ж, придется Тору обойтись на сей раз без жертвы… ибо Перуна мы никак не можем обидеть. Хватит валяться, Истома, бери нож!
Мозгляк быстро вскочил на ноги, выхватил из-за пояса узкий ромейский кинжал и вопросительно уставился на длинноносого:
— Что прикажешь, Дир-боярин?
— Убей этого. — Боярин пнул в бок Поздея. Не заставив себя долго упрашивать, Истома Мозгляк бросился к пожилому слуге, чуть приподнял левой рукой голову, а правой умело перерезал горло. Поздей захрипел, задергался и затих, устремив глаза к небу. Из раны толчками вытекала кровь. Лежавший рядом Важен с ужасом глядел на окровавленные руки Истомы.
Удовлетворенно кивнув, боярин Дир нагнулся и, зачерпнув ладонями кровь, вымазал ею губы идола.
— О великий Перун, — тихо произнес боярин. — Я уважаю тебя и даю тебе славную жертву, не какого-нибудь курятю, и даже не лошадь, а человека. Да, это достойная жертва. Будь же и ты милостив и разреши мне сделать то, ради чего я сюда пришел. — Дир замолк, прислушиваясь к чему-то, затем снова кивнул и обернулся к варягу: — Перун не будет гневаться. Этого… — он указал на мертвого Поздея, — подвесьте за ноги к ветвям дуба, а этого… — боярин пнул отрока, — тащите к колодцу.
Варяг Альв и Истома поспешили исполнять приказанное. Истома и раньше-то побаивался Дира, ближнего боярина киевского князя Аскольда, а уж сейчас, когда черные глаза боярина горели пламенем Тьмы, и подавно. Что же касается Альва… Альв Кошачий Глаз — викинг из Трендалага — был знаком с Диром еще и раньше. Дирмунд Заика — вот как звали боярина на севере Норвегии, в Халогаланде, что не так и недалеко от Трендалага. И, по слухам, мало кто уважал Дирмунда на его родине, в Бильрест-фьорде, однако вот теперь… Теперь его многие побаивались. И не только потому, что он пришел в Кенугард вместе с Хаскульдом. Альв вон тоже пришел, и что? Так и остался простым викингом, а Дирмунд давно хевдинг, дружинный вождь, боярин по-местному. И кстати, не заикается больше. Да и взгляд у него — на что уж Альв человек смелый, а и у него мурашки по коже. Да и Хаскульд-конунг, говорят, Дирмунда побаивается. Все чувствуют — необычный человек Дирмунд, нелюдской какой-то. Чувствуют, а перечить боятся, вот и Альв Кошачий Глаз поперся с ним в какую-то дыру, чуть ли на край света — в древлянское порубежье. Капище там, видите ли. Так мало ли где поближе капищ да священных рощ? Нет. Подавай где подальше, поглуше. Ой, не только Перуна собрался ублажить Дирмунд, и не Тора… Тому, страшно сказать, даже и жертвы не досталось — сбежала жертва по вине Мозгляка Истомы. Вот интересно, какому богу достанется этот светлоглазый отрок? Уж не Тору и не Даждьбогу точно.
Притащив к колодцу отрока, по знаку хевдинга, с него сорвали рубаху, прижали плечами к холодному колодезному срубу…
Подойдя ближе, Дирмунд вытащил из колчана длинный железный прут и небольшую серебряную баклагу с широким горлом. Протянул ее Истоме:
— Будешь собирать кровь. А ты… — он обернулся к варягу, — взрежешь ему живот.
Альв молча кивнул и, подумав, убрал меч в ножны. Взял у Истомы кинжал. Примерился…
А Дирмунд-хевдинг вдруг посмотрел в небо и возопил на незнакомом языке, мало напоминавшем язык северных фьордов:
— О великий Кром Кройх! О Морриган, о Дагд, о богиня Дану! Напейтесь же свежей крови и скажите — приближаюсь ли я к концу своего пути? И как долго мне еще ждать? Скажите же… Это я, Черный друид Форгайл Коэл, взываю к вам!
С диким воплем Дирмунд пронзил острым прутом белую грудь отрока. Струя алой крови хлынула в подставленный Истомой сосуд. Важен страшно закричал, забился от боли. И в этот момент Альв Кошачий Глаз вспорол ему живот, вытаскивая наружу внутренности… Кишки, селезенку, печень, и… затрещали ребра… сердце. Еще живое, бьющееся…
Окровавленными руками хевдинг Дирмунд Заика — вернее, друид Форгайл Коэл в его теле — разложил дымящиеся внутренности на снегу. Внимательно вгляделся в них в пляшущем свете костра…
«Дальний путь», «могучий враг»… Ясно. Но почему до сих пор… Ага — «трудная дорога». Хаскульд будет княжить долго. И медленно терять власть. Народная молва будет гласить, что они правят вместе. А потом он, Дирмунд, станет настоящим конунгом. Не надолго. Что? Почему здесь, на сердце, знак смерти? Чьей смерти? Его, Дирмунда! Смерть от руки… от руки самого страшного врага и соперника! От руки Хельги, сына Сигурда-ярла! О боги… И ведь колдовство почему-то не берет этого змееныша, даже волшебный камень Лиа Фаль и тот не помогает… Почему же? О, как бы хотелось это знать, да, видно, пока тут боги бессильны. Вон и внутренности на этот счет ничего не показывают, а только предрекают недолгую власть и смерть. Кто же такой этот Хельги? Нет, он не обычный человек, явно… Но кто? Как узнать? И где он сейчас? У себя, в Бильрест-фьорде? Или — в Англии, с Железнобоким Бьорном? Ну хотя бы это-то узнать можно?
Дирмунд потряс в руках наполненную кровью баклажку так же, как трясут стаканчик с игральными костями. И так же метнул… Вишнями рассыпались на снегу кровавые пятна, складываясь в волшебные руны… «Аль»… «де»… Альде… Альдегьюборг! Альдога! Город на севере, у великого озера-моря! Туда вскоре прибудет Хельги! И там… И там его должны встретить…
— Альв, Истома! — Дирмунд подозвал приближенных. — Как откроются торговые пути, поедете в Альдегьюборг, Ладогу, как еще называют этот город. Теперь запоминайте: дождетесь там Хельги, молодого ярла из Халогаланда, сына Сигурда, найметесь в его дружину. И через верных купцов будете присылать мне донесения обо всем, что он делает. Истома, ты умеешь писать рунами?
— О да, боярин Дир.
— Тебя, Альв, не спрашиваю. Знаю. Всё запомнили?
Оба — и Истома, и Альв — молча кивнули.
— Ну, тогда в путь.
— А этот, третий? — вспомнил вдруг Альв. Дирмунд — к большой радости Истомы — отмахнулся.
