Дикие, безумные хриплые вопли вырываются из моей груди, и нет на них ответа. Громко разносятся они в ночном воздухе. Все остальное молчит. Только сверчки трещат по-прежнему неугомонно. Луна жалобно смотрит на меня круглым лицом».
Гаршин пишет о русско-турецкой войне. Но раненому бойцу… очень малоинтересны и противник, и оружие, и эпоха. Важно другое: придут ли за ним свои, не бросят ли…
Не бросят. Я — зануда. ДД. «Жабой давленный». «Моё — моё всегда».
* * *
Здоровяк Афоня очень обижается на оплеуху. Он же герой! Он же сам двоих… своей рукой! Вот же — даже ранение есть! Верю. Но…
— Что, сукин кот, мародёрствуешь?! Мертвяков обдираешь?! А ну встал-пошёл! Идём по полосе нашего наступления. Цель… наши. Живые и… и мёртвые.
Афоня жалобно шмыгает носом: от богатого мертвяка оторвал. На безрукавке покойного мордвина блямбы железные на плечах нашиты. Может, и под одёжкой чего интересного нашлось бы. А «отложите для меня до завтра» — здесь не работает. Только отвернись — другие приберут, уйдёт майно в чужой мешок. Но — поднимается.
Интересно: я тут, между делом, историю не поломал? Может быть, именно с этих трофеев и пойдёт семейный капитал будущего рода тверских купцов? А я тут рявкнул, и бздынь — не будет купца Афанасия Никитина, не будет в этом мире «Хождения за три моря» с удивительным смешением православных и мусульманских формулировок восхваления господа в конце текста…
Басконя хитрее: занялся делом без моего пинка, только издали увидел и уже… Но бубен у «бубнового» — спёр.
— Нахрена тебе эта музыка?
— А вот, боярич, вернусь я к своим, высватаю девку пригожую, приведу её домой. А там… — бубен. Тут я у неё и спрошу…
— Понял.
Про хрен, зелёнкой крашенный, я уже… Как он бубен приспособит? — Придумает чего-нибудь.
Прошлись по своему следу: где мы бились, где за мордвой бегали… Супостатов живых… дорезали. Своих… и из соседних хоругвей кто оставался — подобрали.
Мёртвых… к Богородице. Живых… тоже туда же. А куда?!!
Военно-медицинская служба — отсутствует. Санитарные роты, госпитальные базы… Складываем прямо на землю. Без перевязок, без лекарств. Даже простой речной воды…
— Почему не на берегу?
— Так вот же Богородица!
Связочки… «Я ему про Фому, он мне про Ерёму» — русская народная характеристика семантической несовместимости. Хотя — понятно: «Приказу не було!».
Вот и стоит в центре сухого поля — «полчища» — самая дорогая икона «Святой Руси», в окружении рядов лежащих. В порядке — умерших, в беспорядке — умирающих. Рядом с княжеским стягом. С изображением рахитично изогнутой «рюмки с отростками», в которую выродился у Боголюбского стандартный «атакующий сокол» Рюрика — ни у кого такой больше нет. У каждого Рюриковича своя, уникальная «мутация родовой птички».
«Так жить нельзя. И вы так жить не будете».
Ванька! Опять?! Что ты «мужей добрых» — жизни учишь?! Ты в этом мире понимаешь… с ноготок. Сам никто и звать никак. Раз в бой сходил, дров наломал, чудом жив остался и уже… Твой номер — шестнадцатый. Пришипился и затих быстренько.
Вон, в Смоленске уже готовую почти боярскую шапку взять не смог. Вотчину построил, команду собрал и… и бздынь — «асфальт на темечке», сам — на дыбе. Здесь уже в походе выпендривался, тверских мальчишек учил… Половина — покойниками стали. Сегодняшними и завтрашними. Полководец, факеншит!
Понимаю. Согласен. Но… «Так жить нельзя. И вы так жить не будете». Я — ДДДД. И свернуть — не могу. Поэтому сворачиваем нытьё с самоедством и «делаем должное» — оказываем помощь пострадавшим.
Хорошо, если в хоругви есть бывалый воин, который чего-то понимает во врачевании. Резан скинул с себя сброю, поплескался в Оке и теперь, в одних подштанниках, матеря своих помощников и матерно успокаивая раненных, занимается их ранами.
Навес какой-то соорудили, воды согрели. А дальше… лекарств — нет, инструмента — нет… Рентгеновский аппарат, стерилизатор, скальпель, зажим, обезболивающие, антибиотики, перекись, капельницы, переливание крови… «Святая Русь» — ничего нет. Твою мать! Кроме святости.
Простые и давящие повязки, фиксация конечностей палками, мох и тряпки вместо ваты… Есть шёлковая нить, выдранная из пояска — кипятим и штопаем… раны через край… Шесть тяжёлых… Сегодня-завтра почти все — умрут.
До чего ж всё… коряво. «Святая Русь»…
Почти все мои запасы из «тревожного чемоданчика» имени Мараны, ушли вмиг. Басконя притащил какого-то задёрганного до мгновенного засыпания деда:
— Это — костоправ. Лучший во всём войске!
— Хорошо. Дед, надо нашему боярину ногу собрать.
Дед посмотрел Лазаря, поводил руками над чудовищно опухшей ногой, присел к стенке обрыва на минуточку. И — захрапел.
Ребята чуть не убили старика. Дед от толчка проснулся, взглянул ошалело, отплевался от песка, выдал диагноз:
— Кости поломаны. Собрать… можно. Но — помрёт. От боли. Всё, воины православные, пойду я. Ещё людям помочь надоть.
— Стоять! Так… А если он спать будет? Во сне боль не чувствуется. Сможешь у спящего обломки костей сложить?
— Э, отроче, глупость говоришь. Такая боль любой сон пробьёт. А так он… сердце не выдержит. Помрёт, всё едино.
Болевой шок… Проходил лично. Но ведь есть же… Пирогов — стакан водки раненым давал… Но спирт я на Новожею перевёл…. Обезболивающие производные морфия… новокаин…
— Дед! Твою… бабушку! Пошёл нахрен! В смысле — посиди минутку. Он у меня сейчас так заснёт…! Дай бог только проснутся.
Лазарю на лицо тряпку, на тряпку кап-кап — эфир. Глазищи у него поверх смотрят. Ужас и надежда. Три минуты — спит. Дед хмыкнул, взялся за ногу. Интересно смотреть, как костоправ работает. Особенно, когда он понял, что больно пациенту сделать не может. Не надо постоянно ожидать вопля бедолаги.
— Здорово. Ты, эта… ты ж смоленский боярич? «Немой душегубец»? А дай-ка ты мне ту корчажку. Много ныне в войске страдальцев от болей мучаются.
— Отдам. Но сперва ты всех моих… обработаешь.
Вот и возимся. Кроме резанных, рубленых, колотых — много переломов, тяжёлых ушибов, сотрясений, вывихов. Дробящее оружие — булавы, кистени — вполне в ходу, а доспехи — «полного удара» не гасят, только ослабляют.
Кто-то у соседей трофеями хвастает. В крепостице не всё погорело, по берегу много чего осталось, там, где «белых булгар» к обрыву прижали да вырубили — тоже кое-какой хабар воины взяли. Но так-то… Я большего ожидал.
Резан объяснил:
— Настоящая добыча — когда мирных вятших в их домах режешь. Там-то и полон, и скот, и хабар годный. А здесь-то что? Воинская справа. Ну, набрал ты пяток топоров этой мордвы. И куда их? До дому на своей горбине волочь? Полон… мужики. Воины. Мы ж дальше в их земли пойдём — будут соображать, как бы сбежать да подлянку устроить. Кони… их и было-то… и те — княжие забрали.
