Ну вот, после того как молодой король тяжелой рукой навел порядок в маленьком, но гордом графстве и научил тамошних жителей уважать правильную веру, наши гугеноты забеспокоились. И весьма обоснованно. А Белая Гора[2] убедила даже тех, кто еще сомневался, что наступают тяжелые времена.
В Ла-Рошели собралась их ассамблея, которая порешила, что отрицающие мессу будут сопротивляться короне всеми силами. Вплоть до вооруженных столкновений.
Кардинал в ту пору был практически частным лицом, но прилагал массу усилий, чтобы оставаться влиятельной персоной, а значит, имел сведения обо всем мало-мальски важном, что творится в королевстве. Как обычно, он разработал не меньше пяти путей развития ситуации. И во многом оказался прав.
Даже перед лицом такой опасности единения гугенотских кланов не произошло. Буйон, Сюлли и Ледигьеры предпочли остаться в стороне. Ла Форс и Субиз рвались в драку. Верховным главнокомандующим был выбран герцог Анри де Роан, принц де Леон, некрасивый собой, но мужественный и умный полководец.
Озабоченные организацией собственного спасения, гугеноты стали вести себя так, словно короля нет.
Король так не думал и ринулся с войском на юго-запад.
Все выглядело так, словно вернулась эпоха Походов веры за море. Вот с того момента и начался новый виток проблем, символом которых стала непокоренная Ла-Рошель.
Армия короля и армия гугенотов сталкивались друг с другом с переменным успехом. То у короля пол-армии сбежало с поля боя, а то, что осталось, покосила чума, то Роан обнаружил, что у него нет ни денег, ни солдат. Поэтому осенью 1622 года в Монпелье заключили мирный договор, так как продолжать настоящую войну сил у обеих сторон не было.
Гугеноты обоснованно надеялись, что у правительства еще долгое время не хватит денег на финансирование новой военной кампании, правительство не менее обоснованно рассчитывало на раскол в рядах гугенотов.
В это время король вернул кардинала из опалы.
Так что Его Высокопреосвященство, как всегда, не прогадал, когда остался верен королеве-матери и последовал за ней в Блуа. Он восстановил свои позиции при дворе, но теперь уже в союзе с королем. Правда, денег на военные кампании по-прежнему не хватало, гугеноты воспряли духом, и самонадеянный герцог Субиз, брат Роана, поднял мятеж. Он надеялся на поддержку Англии, это и слепому было ясно.
Вот это и была моя задача — Субиз мог рассчитывать на что угодно, но Его Высокопреосвященству было нужно, чтобы английский двор, искренне одобряя действия братьев по вере, не затруднял себя конкретной помощью мятежникам.
Это было не так уж и трудно. Правительства, как и люди, гораздо охотнее склоняются к выжидательному ничегонеделанию, чем к каким-либо действиям.
Пока два флота, как две стаи, кружили возле Ла-Рошели, Монморанси[3] отогнал Субиза к острову Рэ и не подпускал к крепости; на Туманном острове не без моей помощи шли долгие дискуссии на тему, каким образом помочь единоверцам, когда это лучше всего сделать и как соблюсти при этом свои интересы.
Что же касается первого министра…
Бекингэм, после Амьена[4] ставший страшно загадочным, был вообще очень занят. Он отделывал в своем дворце алтарь, посвященный Анне Австрийской, и оторвать его от этого занятия был не в силах даже король. Что в общем-то вполне соответствовало интересам французского правительства.
А потом он вдруг исчез, о чем и было тотчас же сообщено Его Высокопреосвященству.
Красавец Бекингэм поехал к вечно заплаканной королеве, которая его совсем не ждала.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ОСОБЕННОСТИ РАБОТ СЕКРЕТНЫХ СЛУЖБ
Не скажу ничего нового, если напомню, что в наш семнадцатый век, как и во все предыдущие, каждая персона, способная влиять на судьбы людей и народов, имеет свою тайную армию помощников, являющихся ее глазами, ушами и руками.
В этой армии есть своя иерархическая лестница.
Если человек, выполняющий поручения своего хозяина, мелкий и незаметный да еще, не дай бог, умудрился попасться при занятии ремеслом, которым кормится, ему припечатывают определение «грязный шпион». И персона, нанявшая его, делает вид, что никогда не имела чести знать подобную сволочь.
Если человек имеет кое-какой вес в обществе и может открытием своих тайн причинить неприятности определенному количеству влиятельных людей, его уважительно именуют «секретный агент». С секретным агентом дела обстоят уже куда более приятно. Если он попался, то с ним возятся, как с тухлым яйцом, стараясь не узнать слишком многого и как можно скорее сбыть с рук настоящему хозяину. Ему есть где зализать раны. От него почти не отрекаются. И шансов выпутаться из истории целым и невредимым у него, кстати, раз в десять больше, чем у грязного шпиона.
Если человек занимает положение среди первых, вторых и третьих лиц государства и может гордо говорить про себя «мы, нобилитет…», то его ласково называют «сторонник» или «приверженец». Пропасть между этой третьей ступенью и первыми двумя непреодолимая. Мелочью сторонник за услуги не берет. За то, за что грязного шпиона могут живьем поджарить, а секретного агента прилюдно колесуют, будь он даже дворянин, приверженца лишь пожурят и отправят на месяц-другой отдохнуть от придворной жизни в провинциальном имении. Ясно даже ребенку, что третьей категорией не становятся, ею рождаются.
Мне удалось достичь высот секретного агента, с капризами которого считается даже работодатель.
Впрочем, я всего лишь боролась за выживание. Но об этом позже, сначала о подвесках.
Странно, даже наедине с собой разговаривая с вымышленными собеседниками и вспоминая быльем поросшие события, я не могу просто так стряхнуть в первую очередь неприятные воспоминания, освободиться от них раз и навсегда. Нет, они непременно хотят идти, как им хочется. Наверное, я просто возражаю графу де Ла Феру, противопоставляя его воспоминаниям свои.
Что поделать, мемуарный век, я же предупреждала…
Итак, алмазные подвески королевы.
Второго сентября Бекингэм покинул Англию и седьмого числа был уже в Париже.
Как я уже упоминала, вслед за ним помчался гонец к кардиналу. Мне оставалось только гадать, чем вызван такой стремительный отъезд герцога. Что-то заваривалось там, в Париже, но вестей из Франции не было, и отправиться туда самой тоже не представлялось возможности.
Пришлось изнывать от любопытства почти полмесяца, но ранним утром пятнадцатого сентября взмыленный гонец Его Высокопреосвященства господин де Витри поднял на ноги весь особняк, топая своими высокими сапогами и требуя срочно поднять миледи.
