— А Кавказский халифат?
— Здесь все сложно. Скорее всего, от Кавказа придется отказаться. Он потерян навсегда.
Так, неторопливо беседуя, попутчики не заметили, как поезд подошел к Ленинградскому вокзалу. Тауберг, как и Артемьев, ехал налегке. При нем был только небольшой кейс. Незадолго до прибытия он ходил в туалет, и Артемьева нисколько не удивил тот факт, что кейс он захватил с собой. Они вышли на перрон и направились к вокзалу. Артемьев достал свой мобильник с московским номером, вставил батарейку и вдруг почувствовал, что попутчик сжал его руку. Он повернулся и увидел мертвенно бледное лицо Тауберга. Тот хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на сушу, и медленно оседал на асфальт. «Сердце?» — спросил Артемьев, склоняясь над стариком. Тот кивнул головой и, как показалось Сергею, собрав последние силы, протянул ему кейс. «Умоляю, — просипел он. — Мост Дьявола. Три кра… красные розы… Каждую… среду. Двадцать три часа. Передайте… Be…» Его глаза остекленели и голова с глухим стуком ударилась об асфальт. К ним уже бежали люди. Через несколько минут образовалась небольшая толпа. «Отмучился дедок», — с каким-то удовлетворением произнес верзила в замшевой куртке. Подошел милиционер. По его лицу было видно, насколько он недоволен тем, что инцидент произошел на его участке. Артемьев взял кейс Тауберга и, выбравшись из толпы, прошел в здание вокзала, намереваясь позвонить дочери покойного. Он уже начал набирать номер, когда на экране высветился вызов. Номер вызывающего был засекречен. Артемьев поднес трубку к уху. «Да!» — «Слушай внимательно, — раздался голос Глобенко. — Трубку немедленно отключи и выбрось. Домой не ходи. На работу тоже. Встречаемся там, где встречались перед твоим отъездом. В двадцать два ноль-ноль». Затем раздались гудки.
После увольнения с флота Артемьев работал в нескольких мелких фирмешках, занимавшихся торговлей водкой и продовольствием, а также посредничеством. И зарплата в целом устраивала бывшего морпеха, но проблема была в том, что эти фирмешки не существовали больше шести-семи месяцев. К тому времени, когда произошла встреча, определившая его судьбу на много лет, его трудовая книжка была испещрена названиями структур, в которых он трудился, как правило, на должности заместителя генерального директора. Как-то, оставшись в очередной раз без работы, он бездумно шатался по Невскому. Кто-то сзади хлопнул его по плечу. Артемьев обернулся и оказался в объятиях офицера морской пехоты. Это был его однокурсник Вовка Любимов, с которым они дружили в училище с первого по пятый курс. Вовка, в отличие от Артемьева, получил назначение на Северный флот и уехал в Мурманск. С тех пор они не виделись. После первых восклицаний друзья зашли в кафе и заказали бутылку водки. Час пролетел незаметно, и когда все темы для беседы, казалось, были исчерпаны, Артемьев спросил: «Ну, а наших встречаешь?» — «Редко, — ответил Любимов. — Разбросало, кого куда. Но знаю, что ребята в основном переквалифицировались, кто в коммерсанты, кто в работяги, кто в водилы. Есть даже киллеры». Это почему-то больше всего заинтересовало Артемьева. «Кто?», — с интересом спросил он. «Встретишь, сам определишь». — «Каким образом?» — «По глазам. Глаза мертвые».
Спустя несколько месяцев, проводив до вагона мать, уезжавшую к сестре в Новгород, Артемьев заметил высокого человека, сошедшего с московского поезда. Человек направлялся к метро. Его внешность показалась знакомой, и Артемьев последовал за ним, на ходу пытаясь вспомнить, где мог его видеть. В вагоне метро он намеренно встал напротив приезжего и, когда тот, увидев его, кивнул и, подойдя, протянул руку, Артемьев его узнал. Это же Миша Глобенко по кличке Глоб. Тот самый Мишка, только сильно постаревший и изменившийся до неузнаваемости. Он был двумя курсами старше Артемьева, и познакомились они в карауле. Артемьев был тогда первокурсником, только что принявшим присягу, и Глоб, заступивший в наряд помощником начальника караула, снисходительно обучал салаг службе Родине. Они стали не то чтобы друзьями, но хорошими приятелями. Стреляли друг у друга деньги до получки, трепались в перерывах между занятиями в курилке. Глоб, окончив училище с красным дипломом, уехал на Черноморский флот. Первое время они даже переписывались. Глоб рассказывал о службе и живо интересовался делами в училище. Затем обмен письмами становился все реже и, наконец, прекратился вовсе.
«Сколько лет, сколько зим», — улыбаясь, произнес Глоб. Артемьеву бросилось в глаза, что старый приятель улыбался одними губами. Взгляд оставался каким-то мертвым, пустым. «Живешь в Питере?» Артемьев кивнул: «А ты?» — «Я теперь москвич» — «В отпуск приехал?» — «Нет, в командировку. На три дня» — «Где остановиться собираешься?» — «Гостиница „Россия“». Глаза оставались все такими же мертвыми. Что стало с жизнерадостным Глобом, душой казармы, поэтом-юмористом, человеком, который не мог и минуты прожить, не схохмив или не отмочив какую-нибудь шутку? Артемьеву казалось, что появись сейчас в вагоне зелененький инопланетянин, взгляд Глоба останется таким же пустым. «Слушай, а зачем тебе гостиница? Поехали ко мне. Живу один. Квартира двухкомнатная» — «А территориально где?» — «Недалеко. На проспекте Гагарина. Поехали. Посидим. Поматеримся, как большие мужики. Старое вспомним». Глоб пожал плечами, а затем кивнул: «Поехали».
За ужином разговор не получился. Несмотря на то что Артемьев изо всех сил пытался погрузить гостя в воспоминания, Глоб думал о чем-то своем, рассеянно отвечая на вопросы, в основном междометиями. О себе сказал только, что работает в консалтинговой фирме. Когда разошлись по комнатам, Артемьев не удержался и заглянул в сумку киллера (он был в этом почти уверен) в надежде найти пистолет с глушителем. Его ждало разочарование. Там лежали смена белья, туалетные принадлежности да старый бинокль. «Неужели ошибся?» — промелькнуло в голове. Тогда он слабо представлял себе специфику работы ликвидатора и не знал, что профессионалы экстра-класса, которым был и его приятель по училищу, выполняющие крупные заказы, не носят при себе оружия. Они прибывают на заранее подготовленное кем-то место и оставляют орудие производства там же. И в момент устранения находятся не ближе чем в трехстах метрах от объекта.
Глоб провел в Питере ровно три дня. В ночь перед отъездом он напрямик спросил: «Судя по всему, ты понял, чем я занимаюсь. Чего ты хочешь?» — «Хочу заниматься тем же», — ответил Артемьев. В то время он не рассматривал это занятие как источник заработка, просто стремился выплеснуть на кого-нибудь ненависть к окружающему миру, накопившуюся за несколько лет мытарств в новых условиях. У него и тогда уже не было каких-либо политических убеждений, но в неудавшейся жизни он винил новых хозяев страны.
Впервые в мертвых глазах товарища мелькнуло что-то живое. Глоб задумчиво посмотрел на него, потом уставился в пол и несколько минут молчал, словно взвешивал все за и против.
— Ну что ж. Давай поговорим. Ты стрелять не разучился?
— Три раза в неделю тренируюсь в тире. Да ты же помнишь, я уже на третьем курсе был кандидатом в мастера.
— Помню. Помню даже, что был чемпионом Балтийского флота. Но этого мало. Ты уверен, что сможешь убить человека?
— Без сомнений. Вы, как правило, убиваете тех, кто это заслужил. Охотно присоединюсь к вам.
— Мы не мстители. Это бизнес. Если у тебя имеются личные мотивы, лучше вступи в компартию. Сможешь ли ты отбросить все личное и смотреть на это исключительно как на работу?
— Думаю, да.
— Хорошо, — усмехнулся киллер. — Завтра посмотрим. А сейчас ложись спать. Подъем в семь.
Артемьев не знал, что Глоб уже доложил своему шефу о том, что имеется кандидат на замещение вакантной должности в фирме, и получил разрешение на его проверку. На следующее утро, позавтракав, они отправились на Васильевский остров. Зашли в один из домов на одиннадцатой линии и поднялись на чердак, который Глоб отпер своим ключом. Там он надел хирургические перчатки и вынул из-под досок, набросанных на полу, винтовку Драгунова с оптическим прицелом и глушителем. Из сумки достал бинокль, еще одну пару перчаток и кивнул на винтовку: «Бери и займи позицию». Артемьев надел перчатки, установил оружие на кирпиче, который, видимо, заранее положили на крыше возле единственного окошка, и прильнул к окуляру. Во дворе не было ни души. Справа от него слышалось дыхание Глоба, смотревшего в бинокль.
Через несколько минут во двор въехала иномарка, из которой вышли трое и направились к массивной железной двери дома напротив. «Готов?» — спросил Глоб. «Усегда готов», — ответил начинающий сотрудник консалтинговой фирмы «Криптос». «Тот, что идет первым. В сером костюме. Давай. В голову». Поймав цель, Артемьев плавно нажал на спуск. Субъект в сером костюме рухнул на землю. «Уходим», — Глоб поднялся с колен, быстрым движением сунул орудие убийства под доски и направился к выходу.
