– Товариство требует поход, но Мирон против, – презрительно плюнул на землю бывалый казачина.
– Шо кажет?
– Брешет – войсковая казна пуста. Словно услышав их разговор, из толпы донесся ехидный вопрос:
– Батько атаман! Может, у султана турецкого дозволенья испросим? Полон из неволи выручать?
– Я вам розумным языком повторяю: вернется гетман из Московии и сам решит, быть походу или нет. Одним куренем ворога не одолеть.
– Ханские чамбулы скоро в Кош будут заходить, как к себе в сейбан! – выкрикнул Нестор. – Не окоротим их, сами под ярмом окажемся.
Мирон бросил на своего десятника неприязненный взгляд и, засунув руки в карманы широких шаровар, жестко сказал:
– Чем людей в походе кормить будешь? Порох покупать на что? В казне ни гроша. Нестор упрямо выдвинул подбородок и, насупившись, угрюмо спросил:
– С прошлого похода одних гиней двести монет добыли. И товара несчетно. Может леший спер? Или мыши съели?
Дружный хохот запорожцев поддержал авторитетного десятника. Стоявший рядом хорунжий негромко добавил:
– Атаману пышки, казакам шишки.
Куренной молча разглядывал кончик сафьянового сапога, и отвечать не торопился. Выдержав паузу, он, не отрывая взгляда от земли, бесстрастно промолвил:
– Баешь, гиней полно? И рухляди заморской? Решил проверить, как батька за хозяйством следит? Добре, будет по-твоему. – И, резко обернувшись, гаркнул: – Недаш, книгу тащи!
Войсковой казначей шустро скрылся в дверях. Лица запорожцев потускнели – тягаться в хитрых подсчетах с бывшим писарем было занятием бесполезным. Через минуту, с толстым гроссбухом в руках вернулся запыхавшийся Недаш – старый обещник атамана по кошевой канцелярии.
– Палий! – волосатый палец уставился в молодого казака. – Поди сюда! Данила приблизился и вежливо поздоровался:
– Поклон тебе, батько.
Холодный тон в голосе и лед в глазах не соответствовали учтивому обращению. Но Мирон не обратил на это никакого внимания:
– Ты счету обучен – проверяй! Из казны ни медяка не вкрадено, все на требы куреня пошло.
В его голосе послышалась явная издевка. То, что молодой казак в помещичьих холопах вел учет оброка, роли никакой не играло – слишком велика была разница в знаниях. Данила нерешительно оглянулся на примолкшую сходку и осторожно взял книгу в руки.
– Вот здесь смотри! – атаман небрежно ткнул в предпоследнюю страницу, исписанную мелким забористым почерком. – Вся цифирь по последнему походу: что добыто и сколько трачено.
Палий глубоко вздохнул, сосредоточенно наморщил лоб и медленно зашевелил губами, с трудом продираясь сквозь неровные строки. Запорожцы с отрешенной безнадегой следили за процессом – исход был ясен заранее. Мирон присел на ступеньки крыльца и с насмешкой наблюдал за казаком, бережно переворачивающим последнюю страницу. Остатки слюны с пальца Данила аккуратно обтер о шаровары и продолжил водить им по цифрам.
– Все проверил? – с неприкрытым сарказмом поторопил его атаман.
Молодой человек поднял голову и спокойно встретил в ехидный взгляд куренного. Вопрос, который он задал, возник в голове помимо воли и заставил сходку обменяться настороженными взглядами. Боян Лисица при этом радостно подмигнул и врезал локтем в бок меланхолично жующему собственный ус ясновельможному пану. Вопрос был задан ровным бесстрастным тоном и безмолвно повис в воздухе, так и не дождавшись ответа:
– Если вести счет по-твоему, батько атаман, то трех гиней не хватит на чарку горилки в шинке хромого Ратмира. – Оглядев затаивших дыхание казаков, Данила негромко добавил: – Кросс-курс при конвертации испанских дублонов в польские злотые как считал?..
– Сколько хочешь? – сытно рыгнув, спросил мурза Кель-Селим.
– Десять тысяч акче, – быстро ответил ногайский бей Саид-Ахмед. Вытерев рукавом застывший бараний жир с куцей бороденки, он тут же уточнил: – За каждую.
Крымский купец бросил оценивающий взгляд на две стройные фигурки, испуганно прижавшиеся друг к другу в дальнем углу войлочного шатра, и с сожалением произнес:
– Аллах помутил твой разум, несчастный. Двести золотых за тощую гяурку?
Ногаец неторопливо запустил пальцы в котел, зацепил горстку плова и ловким движением бросил ее в рот. Хитро прищурившись, он заявил:
– В Кефе продашь по тысяче. Черненькая украсит любой гарем, даже султанское ложе.
Мурза задумчиво почесал подборок и поманил пальцем одну из девушек. Пленница и впрямь была хороша. Изящна, крутобедра, с гордо поднятой головой. Обхватив себя руками за хрупкие плечи, она со страхом и вызовом смотрела на степняков своими большими черными глазами. Кель-Селим восхищенно цокнул языком и, легко поднявшись с кошмы, раскрытой ладонью приподнял подбородок невольницы. Девушка не замедлила вцепиться зубами в палец.
– Отродье шайтана! – зашипел от боли мурза и отвесил пленнице сильную пощечину. Ногаец испуганно перехватил за руку крымчака:
– Товар испортишь! Плати и делай с ней что хочешь, а пока не смей трогать!
Упавшая на землю невольница лежала без чувств. Подол малинового ситцевого сарафана задрался, обнажив стройные ноги. Бросив похотливый взгляд, Саид-Ахмед облизнулся и осторожно ткнул ее в бок носком сапога:
– Поднимайся!
Не дождавшись ответа, бей подхватил бурдюк с айраном и плеснул ей в лицо. Девушка медленно открыла глаза, с недоумением огляделась вокруг и слабым голосом произнесла:
– Где я? Злобно взглянув на мурзу, ногаец торопливо спросил у нее:
– Как тебя звать, помнишь?
– Нет.
Пленница застонала и принялась ожесточенно растирать виски. Бей вопросительно посмотрел на ее подружку.
– Златой кличут, – испуганно сообщила светловолосая красавица. – А меня Лесей.
Саид-Ахмед раздраженно отмахнулся от нее рукой и повернулся к Кель-Селиму. Хищно раздув ноздри птичьего носа, он с едва скрываемой угрозой потребовал:
– Плати! Мурза выкатил в насмешке свои жабьи глаза и презрительно сплюнул:
– Негодный товар подсунуть хочешь? Одна без памяти, а другая калека.
С этими словами он кивнул на Лесю. Смуглая синеглазая девушка , дрожа всем телом, баюкала опухшую руку. Ногаец насупился и нехотя пояснил:
– Мои нукеры перестарались. Ничего страшно – в Кефе любой лекарь вылечит.
– А кто за лечение будет платить? И ханский саудат? Сам заплатишь? Таких денег у Саид-Ахмета не было и, скрепя сердце, он нехотя предложил:
– Триста золотых за обеих.
– Двести пятьдесят, – усмехнулся мурза, внутренне торжествуя. Ногаец был прав: гяурки хороши, и можно было неплохо заработать. Благословенные времена, когда за некоторых невольниц удавалось выручить золото по весу, давно минули, но спрос все рано был велик.
– В китабет какую сумму запишем?
Помимо ханского сбора была еще и пошлина – хумс, шариатский налог с добычи. Его еще называли долей имама, и равнялся он одной пятой от стоимости невольника. Дань брала кафинская таможня.
– Сколько есть, столько и запишем. Я не хочу, чтобы какой-нибудь нечестивый сын осла и верблюдицы донес кадиаскеру, – процедил сквозь зубы ногаец и злорадно посмотрел на мурзу. Ему, потомку славного, но обнищавшего рода, приходилось вести торг, словно купцу-иудею.
Кель-Селим молча проглотил оскорбление, выложил кошель с золотом и махнул своим охранникам. Подхватив невольниц, они вышли из шатра, где их дожидались крытые повозки, обитые изнутри мягким войлоком. Ценный груз требовал бережного отношения. Степняки дружно взлетели в седло, свистнула камча, и маленький караван тронулся в дорогу. По Муравскому шляху, тропою слез, через Перекоп. В Кафу. Главный невольничий рынок Крымского ханства.
Степная пыль проникала через щели, оседала на волосах и пыталась забраться в рот, затрудняя дыхание. Пленницы ехали молча, обнявшись, изредка всхлипывая и размазывая грязные потеки слез по лицу. Тягостная тишина прерывалась лишь скрипом колес и глухим стуком копыт по глинистой дороге. Когда повозка в очередной раз подпрыгнула на кочке, Леся болезненно вскрикнула и, сквозь слезы, с тоской в голосе молвила:
– Вкрай погано, подружка. Козаки гонитву прекратили. Теперь продадут нас в туретчину. Златка грустно посмотрела на нее и тихо ответила:
– Дай бог, чтобы не грекам продали. У них долго не протянешь.
– Рука болит, – горестно пожаловалась подружка.
– Хочешь, гляну? – неожиданно для себя предложила Златка и, не дожидаясь ответа, осторожно взяла опухший локоть в руки.
Рассветное солнце с трудом пробивалось сквозь плотный полог, создавая небольшой полумрак в повозке. Златка аккуратно ощупала пальцами больную руку и внезапно указала пальцем в потолок кибитки:
