— Больной как вас зовут и как ваша фамилия? Минута на обдумывание пошла.
А я ей отвечаю:
— Готов дать ответ без минуты обдумывания. Зовут меня Виктор, а фамилия Шибалин.
Опс, это я на самом деле сказал? Хм, заработала память реципиента? А ведь точно заработала, пока еще не так явно, напрягаться надо, но кое-чего уже вспомнить можно. Хотя бы то, что меня можно считать сиротой, мать умерла при родах, а отец моментально нашел ей замену. Прожил в новой семье отца не так долго, до пяти лет, потом там появились свои дети, а меня передали бездетной тетке по линии матери Антонине Ивановне, которая замужем за Горшковым Дмитрием Степановичем, инженером пермского моторостроительного завода. В настоящий момент мне полных пятнадцать лет, не состоял, не участвовал, никаких способностей не проявлял. Последнее хорошо, сейчас надо быть незаметной личностью. Почему? А потому, что на дворе начало лета 1936 года. Что там с репрессиями в этот период в СССР?
Кто-то скажет, что опасаться мне нечего, подростков не репрессировали, однако не соглашусь, подростков может быть и не трогали, а вот их родителей… Тем более, что Горшков тот еще фрукт, насколько известно, он из инженеров старой формации, то есть недалек тот день, когда и к нему приедут ночью на черном воронке. Ай, как нехорошо получается. Ну Додошка, ну подлец, это же надо куда он меня засунул, по «доброте душевной».
А теперь о том, чего я здесь, в больнице, делаю. Печальна участь моя, ибо мне был диагностирован энцефалит. Знаю, что разновидностей этих энцефалитов, до хрена и еще больше, но здесь этим не сильно заморачиваются, да и некому сегодня такой болезнью заниматься, поэтому мной никто и не занимался, положили в отдельной крохотной двухместной палате и наблюдают. Выживет, будут считать, повезло, не выживет, ничего не поделаешь — энцефалит, при нем если и выживают, то точно с патологией.
С патологией? Прислушиваюсь к себе, ну-ка, где ты там, патология несчастная? Не отзывается. А нет, отозвалась, да так, что я чуть не подпрыгнул от неожиданности:
— Диагностировано общее истощение организма, рекомендуется срочно принять пищу.
Вот так патология, сама обо мне заботится. А может это какой-нибудь вирус разумный во мне поселился и теперь жрать требует или есть более простое объяснение — здравствуй шизофрения, дорогая моя.
— Шиза, ты кто будешь? — Спрашиваю сам у себя.
— Энергетический вычислитель модель Нш-3003-24. Поставлена задача внедрить тонкую структуру в биологическое тело, подходящее по параметрам, и обеспечить поддержку.
— О как! Так это ты вылечил «биологическое тело»? — Сразу доходит до меня.
— Прекращено развитие патогенной микрофлоры и произведена корректировка изменений в организме, для приведения его в состояние соответствующее нормальному развитию требуется достаточное питание.
— Это и ежу понятно, — хмыкаю в ответ, — но сейчас мы не дома, где в холодильнике всегда можно чем-нибудь разжиться, тут все по времени и по рекомендации врача. Впрочем, если бы знал, где здесь столовая находится, обязательно сбегал бы, попробовал пару кусочков хлеба выпросить.
Зря я это сказал, этот … хм, вычислитель, сразу же подвесил мне перед глазами картинку со схемой здания и даже два маршрута достижения цели предложил, основной и запасной. Навигатор хренов, а подумал в чем мне идти? Я ж голый и одежды на табуретке не видно. Да если бы и была, сразу одеть ее не получится, хоть и ухаживали за мной, пока я здесь без сознания лежал, но сразу скажу, хреново ухаживали, мне бы помыться. А если воды горячей нет, то и хрен с ней, я в холодной поплескаться могу.
А впрочем, почему бы не попробовать, где здесь помывочная?
Ага, перед глазами снова нарисовался маршрут, но гораздо короче, далеко идти не надо, всего двадцать метров по коридору. Отлично, приступим. Осторожно встаю на ноги, равновесие не теряется, ноги не дрожат, будем считать, что сил дойти хватит. Теперь следующий этап: сдергиваю с соседней койки одеяло, следом простынь и заворачиваюсь в нее как римский патриций в плащ. Был бы в теле взрослого, такой простыни было бы мало, а для подростка сгодится.
— Ну что, пошли, Римский-Шибалин? — Подбодрил я себя и шагнул к двери.
Сразу в коридор не сунулся, зато нос в приоткрытую щель высунул, надо же оглядеться, на этаже обязательно должна быть дежурная. Место дежурной увидел, а вот ее саму нет, видимо убежала куда-то по делам. Вот и отлично, мне с ней сейчас объясняться совсем не с руки. Черт, тапочек нет, приходится голыми пятками по деревяшкам стучать. Помывочная оказалась закрыта, как и следовало ожидать, пришлось идти дальше к столу дежурной и искать на деревянном планшете ключ от кабинета 205. Таковой присутствовал.
А горячая вода здесь есть, вернее она не совсем горячая, чуть теплая, ее в титане греют, но мне все едино хорошо, не мерзнуть же, и мыло есть, даже не хозяйственное. А полотенец нет, совсем, зато есть те же простыни, так что вытереться нашлось чем. Дежурная медсестра на своем месте так и не появилась, поэтому никто не заметил «потери бойца», а я, с гордо поднятой головой, имею право, теперь она чистая, удалился к себе в палату. Простыни в постели поменял, благо есть на что, и снова улегся, накрывшись одеялом. Если бы не чувство голода, совсем было бы хорошо.
— Эй! Вычислитель, выползай на свет божий, разговаривать будем. А то уже скоро народ забегает, а я по этому времени нашей истории ни в зуб ногой.
И чтобы я делал здесь без него? Это же фантастика, куда-там нейросетям будущего, эта зараза много чего знает, а чего не знает, то вычислить может. Ну, хоть в этом мне сказочно повезло.
И так, сегодня третье июня тридцать шестого года. Массовые репрессии начнутся только на следующий год, когда главой НКВД станет Ежов, но и сегодня случаев «борьбы с саботажем» хватает. Так что Дмитрия Степановича в следующем году обязательно ждет расстрел, или, если очень сильно повезет, десять лет без права переписки, учитывая, на каком предприятии он работает. Кстати говоря, вычислитель дает очень высокую вероятность того, что моего благодетеля ждет суровая судьба. Но с этим будем разбираться позднее, а пока…
Хм…, вычислитель, а как он сумел узнать, где здесь находится столовая и помывочная? У него что, сканер какой-то есть? Спросил. И что вы думаете, эта скотина заявила мне, что объяснить этого не может, по причине того, что я недостаточно образован на эту тему. Вот гадская гадость.
* * *
Чем ближе Валентина Трекалина подходила к двести шестнадцатой палате, которая предназначалась для инфекционных больных, тем короче и неуверенней становился ее шаг, и понятно почему, пареньку, которого неделю назад сюда определил зав. отделением был поставлен диагноз: энцефалит. Надо прямо сказать, это уже был не диагноз, это был приговор, тем более, что болезнь прогрессировала стремительно, по всему получалось, что больной эту ночь пережить не должен. Еще вчера ближе к концу дня она навестила паренька, чтобы проконтролировать его состояние, до этого он уже почти сутки находился без сознания, и прогноз был неутешительным. Но вдруг он очнулся и попросил что-нибудь от головной боли, даже про какой-то ибупрофен сказал, но о таком лекарстве она никогда не слышала, поэтому принесла аспирин, единственно, что было доступно в данный момент и не имело противопоказаний.
— Надо хоть так попытаться облегчить ему страдание, — думала она, давая запить таблетку, — жалко паренька, он же ведь и пожить-то еще не успел.
О том, что ей самой еще только двадцать два года, она даже не думала, сравнили тоже, где пятнадцать и где двадцать два. Взявшись за ручку двери, она глубоко вздохнула и осторожно потянула ее на себя. Мальчишка лежал на спине с закрытыми глазами, и лицо его было спокойно, по крайней мере, на нем не было видно страданий как вчера.
— Отошел. — Решила Валентина. — Ну, хоть теперь он не чувствует боли.
Еще раз вздохнув, девушка решительно подошла к телу и опустила руку на лоб, чтобы понять, как давно наступила смерть. Удивительно, но лоб оказался теплым, а следом раздался голос паренька:
