— Попрошу путеводитель по Варшаве, — мрачно сообщил я.
— Надо говорить: «Попрошэ о пшэводник по Варшаве в езыку росыйским», — назидательно сказала Наталья Андреевна, став похожей на молодую учительницу.
То, что услышал, мне не понравилось. Нет, чисто теоретически, я Коминтерну доверяю, но стоит ли давать информацию о том, что еще только в проекте? И вообще, надо ли делиться секретными данными с организацией, состоящей, в основном, из иностранцев?
Вслух, понятное дело, свои сомнения я высказывать не стал. Зачем обижать Наташу? Да, а откуда она знает польский язык? Хотя…
— Пани, а ваша фамилия, случайно, на самом деле не Камаровски? — поинтересовался я.
— А то! — гордо отозвалась Наталья. — Наш род — от герба Остоя. Между прочем, самый древний род Польши. А герб…
Наташа откашлялась, а потом важно произнесла:
— В поле червлёном два полумесяца золотых, обращённых рогами один влево, другой вправо; а меж ними остриём вниз меч, крыж которого имеет вид креста. Над шлемом пять страусовых пера.
— Ух ты, — восхитился я. — Так ты, пани, еще и из шляхты.
— Фи, — сморщила носик графинюшка. — Мой род уже столько лет служит России, что мы уже не воспринимаем себя поляками. Прапрадед вместе с Суворовым Прагу брал, за что золотое оружие от императрицы получил. И язык польский батюшка учить заставил. Его, отчего-то, на все польское пробило.
— Так может, оно и не хуже, — рассудительно сказал я. — Все-таки, знания лишними не бывают.
— Ага, — поддакнула Наталья Андреевна, потом вздохнула: — Не представляешь, как я страдала из-за папочкиной причуды. В гимназии — латынь, древнегреческий, французский с немецким, а дома английский с польским.
— Бедная девочка, — искренне пожалел я Наталью, но она только отмахнулась.
— Вон, специально для тебя прихватила.
Наташа кивнула на подоконник, где лежало несколько книг.
Я принялся перебирать книги. Разумеется, Наталья взяла Сенкевича.
— «Огнем и мечом», — перевел я название. Когда-то читал. Правда, на русском языке. Там что-то про Речь Посполитую во времена восстания Богдана Хмельницкого.
— О́гнем и ме́чем, — поправила меня Наталья.
— Ме́чем так ме́чем, — покладисто согласился я, потянув к себе другую книгу, потоньше.
Это оказался русско-польский разговорник. Я ждал, что там окажется нечто вроде фразы «как пройти в библиотеку», с переводом, но половина разговорника занимала грамматика, и правила произношения польских звуков.
Наткнувшись на звук «Z», прочитал, что это «Z — звонкое соответствие звука «s», подобен русскому мягкому «жь»: przyjaźń, дружба, произносится как «пшыяжьнь».
— Пшыяжьнь, — попытался произнести я вслух, и с грустью понял, что в Польше мне понадобится переводчик.
[1] Спасибо панове за поражение.
Глава 2. Парламентер — 2
Мне бы радоваться, что скоро вернусь в относительно мирную жизнь, где придется заниматься рутинной работой, но на сердце было неспокойно. Ведь мне-то известно, чем закончится Польский поход, а я ничего не пытаюсь сделать, чтобы спасти жизни тысяч красноармейцев. Может, стоило выпросить у Дзержинского назначение на Западный фронт и прямо сейчас начинать работу по организации в тылу поляков агентурной сети, диверсионных групп?
Дело-то неплохое, только как мотивировать собственное желание? Объяснять, что мои товарищи на Западном направлении не умеют организовать работу? А еще — в каком качестве я туда отправлюсь? Начальник губчека и особоуполномоченный ВЧК не имеет права просить должность рядового чекиста. Возглавить особый отдел дивизии, или фронта? Даже если допустить, что Дзержинский удовлетворит ходатайство, на дивизионном уровне не те масштабы. В подчинении десять человек, взвод бойцов. Чтобы арестовать кого-нибудь, сил и средств хватит, а вот для серьезной работы нет. Всерьез — это уже уровень фронта. Особым отделом фронта там заправляет товарищ Медведь, давний друг самого Феликса Эдмундовича и со своей работой вполне справляется. Тот же Дзержинский решит, что Аксенов собрался подсиживать коллегу. К тому же, сильно подозреваю, что мое назначение на пост «серого кардинала» Польши зависело не только от желания Председателя ВЧК, но и кого-то еще, повыше уровнем, и теперь просто взять, и отыграть «взад», не получится даже у Феликса Эдмундовича.
Значит, пока пусть все идет, как идет. Возвращаюсь в Архангельск, выполняю свою повседневную работу, параллельно выступаю на заседании губисполкома с предложением о введении продналога. Ну, а еще начинаю готовиться к работе «секретного» руководителя ВЧК Польской республики. Скорее всего, из Архангельска меня выдернут в конце июня, начале июля. Стало быть, время на подготовку есть. Жаль, разумеется, что в Польше придется все делать в спешке, но если предпринять кое-какие меры заранее, то время можно и сэкономить.
Надо прикинуть, что может пригодиться для будущей работы, а самое главное — кто может пригодиться. Еще разок перешерстить своих «поднадзорных», поискать нужных людей. Дополнительно озадачить своих ребят, чтобы выявляли всех имеющихся в нашей губернии поляков. Пригодятся.
Поговорить с моряками, чтобы отыскали какую-нибудь радиостанцию, и радистов. Уж как мне надоело сидеть без связи на бронепоезде. Выяснить у Попова — где тот станок, на котором мы изготавливали карикатуры, запастись расходниками, типа литографического камня, чернил и бумаги. На этом станке можно делать не только картинки и прокламации, но и еще кое-что. Покамест, вслух об этом говорить не буду. А, чуть не забыл. Мне же художник понадобится, и гравер. И бронепоезд шестой армии я не верну. Зажилю. Мне он еще в Польше пригодится. Значит, дать команду железнодорожным мастерским, чтобы добавили вагонов, установили бронеколпаки, башни, оборудовали бойницы для орудий и пулеметов. Ну, они лучше меня знают.
Когда привел мысли в порядок, стало полегче. Оказывается, соскучился по Архангельску. И когда этот город успел стать для меня родным, если я его толком и не видел? Впрочем, какая разница.
В семь утра я уже сидел в собственном кабинете, разбирал накопившиеся бумаги, в восемь слушал отчет Муравина.
Ничего сверхъестественного или опасного за две недели моего отсутствия не произошло — Советскую власть в губернии не свергли, новой интервенции не состоялось. Напротив — шестая армия выбила финнов из поселка Ухта[1], прекратив существование самопровозглашенного Северо-Карельского государства, которое в апреля торчало, словно бельмо на глазу.
«Выбила» — сильно сказано. Когда красноармейцы вошли в Ухту, там уже никого не было, кроме местного населения, а все «белофинны» и местные сепаратисты, пожелавшие создать независимое государство из пяти волостей, сбежали в Финляндию.
Стало быть, в Архангельскую губернию вернулись пять волостей, а мне добавилось головной боли. Новые волости — приграничные, а охрана государственных границ нынче в ведение Наркомата торговли и промышленности. Чисто формально — мне там даже собственную агентуру, без согласования с Красиным, держать нельзя. Правда, когда это контрразведка «заморачивалась» такими мелочами? Муравин, исполнявший мои обязанности, молодец. Не стал дожидаться возвращения «большого» начальства, то есть меня, а просто отправил в командировку троих парней, чтобы те, для начала, пообщались с армейскими особистами, а потом потихонечку налаживали работу на месте, обрастая нужными связями и контактами. Три чекиста на территорию, размером с Бельгию, маловато, зато и населения там немного.
Не знаю, какой умник в Совнаркоме додумался передать Главное управление пограничной охраны ведомству, слабо себе представлявшему все проблемы охраны границы, но факт остается фактом. Из-за каждой мелочи — хотя, считать ли «мелочью» постоянную нехватку патронов, недостачу винтовок и пулеметов на строящихся погранзаставах? — пограничникам приходится обращаться либо к военным, либо к нам, потому что их собственные, еще дореволюционные арсеналы поделены между РККА и ВЧК. А так как через голову вышестоящего начальства прыгать нельзя, а нарком торговли и промышленности товарищ Красин всегда в отъездах, а замы решать ничего не хотят, то все проблемы разрешаются с огромным трудом. Подозреваю, что и самому товарищу Красину руководить ГУПО не слишком приятно, у него другие задачи, но и деваться некуда. Ладно, доживем до ноября, а там пограничников передадут ВЧК.
