Но мы об этом помалкивали. Что людей расстраивать. Об этом помалкивали, а вообще-то веселились не меньше других. Танго танцевали, фокстрот (я девиц-то научил бальным танцам). Я виртуозничал на пианино, но от пения воздержался, предпочитая не переходить грань между развлекаемым и развлекающим.
Но это санаторий, режим, и потому в десять, то есть в двадцать два, веселье завершилось.
Пора расходиться.
Аimons!
Глава 2
КРАСНЫЙ ОКТЯБРЬ 1973
1 октября 1973 года, понедельник
Предчувствие меня не обмануло.
Турнир опять будет в Доме Железнодорожника!
Правда, московский дом — всем домам дом. Центральный Дом Культуры Железнодорожников, ЦДКЖ — это дворец, и дворец роскошный. В моих провинциальных глазах. Не Большой Театр, но рядом. Понятно, Москва — сердце великой державы, а железная дорога — артерии. И железнодорожники всячески достойны дворцов.
Но обидно за медиков. Ни в родном Черноземске, ни в Туле, ни в Омске я домов культуры медиков не встречал. Не доросли. Не заслужили.
И опять подумал: прав, ой, прав Яша Шифферс! Рабочий класс — сила! А медики — прокладка.
Сегодня — открытие Сорок первого Чемпионата Советского Союза по шахматам. Его финальной части. Главного турнира страны!
И это чувствовалось. Помимо нас, участников и тренеров, были и функционеры, и корреспонденты, и зрители, много, много зрителей. Полный зал. А зал, между прочим, на восемьсот человек! Ни одного свободного местечка. И это в будний день!
Торжественное открытие постарались и в самом деле сделать торжественным. Нас поздравили с турниром очень значительные для Москвы люди, но я, как провинциал, не проникся. Были артисты театра, кино — и тут я оценил, насколько турнир популярен.
Представление участников проходило, как в цирке.
— Седьмой… чемпион мира… чемпион Советского Союза… девятикратный победитель Всемирных шахматных олимпиад… международный гроссмейстер… заслуженный мастер спорта СССР… Василий… Смыслов!!!
Бурные аплодисменты.
— Восьмой… чемпион мира… четырехкратный… чемпион Советского Союза… пятикратный победитель Всемирных шахматных олимпиад… международный гроссмейстер… заслуженный мастер спорта СССР… Михаил… Таль!!!
Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию, крики «Браво!», «Даёшь!», «Таль!»
— Девятый… чемпион мира… трехкратный чемпион Советского Союза… восьмикратный победитель Всемирных шахматных олимпиад… международный гроссмейстер… заслуженный мастер спорта СССР… Тигран… Петросян!
Бурные продолжительные аплодисменты. Крики «Анхамематели!!!» из части зала, где сидели, верно, армяне. Уважаю. Работящий народ, они мой подвал отделали — конфетка!
— Десятый… чемпион мира… чемпион Советского Союза… пятикратный победитель шахматный олимпиад… международный гроссмейстер… заслуженный мастер спорта СССР… Борис… Спасский!!!
Бурные аплодисменты.
Каждый представленный выходил на сцену и вытаскивал из ящика (стенки в шахматную клеточку) матрешку. Открывал матрешку и доставал бумажку с номером. Жеребьевка, вот как это называется.
За чемпионами мира шли чемпионы СССР, победители знаменитых турниров, а под самый конец дошла очередь и до мастеров. Тут аплодисменты были пожиже. И еще жиже. И совсем.
Меня вызвали последним. Новоиспеченный мастер спорта — невелика фигура. Робкие хлопки, недовольный гул, а какая-то дама закричала «Позор! Позор!» Её успокаивали двое сопровождающих, но успокаивали так, чтобы привлечь внимание. Мол, да, позор, конечно, позор, мы полностью согласны, что позор, но давайте повременим немножко.
Странно. Вижу эту даму первый раз. Хотя догадываюсь…
Мне и выбирать-то было не из чего: в ящике оставалась одна-единственная матрешка. Открыл. Номер девять.
Всего в турнире восемнадцать участников. Значит, семнадцать туров. Кому-то придется сыграть белыми восемь партий, кому-то девять. Девятому номеру — как раз девять партий черными. Это считается неудачей. Мелкой, но всё ж.
Матрешку я оставил себе — как и другие участники. На память о жеребьевке.
Семь часов вечера. Люди потихоньку расходились. Собрался разойтись и я, но тут ко мне подошел судья чемпионата.
— Лев Абрамов, — представился он. — Не могли бы вы пройти за мной, — вопросительного знака в конце предложения я не услышал.
— С вещами, или как? — спросил я.
— О нет, я не так выразился. Вас приглашают в оргкомитет чемпионата. Это ненадолго.
— Хорошо. Мой тренер может присутствовать?
— Может, — после мига колебаний ответил Абрамов.
И мы с Антоном пошли за судьёй.
Идти недалеко — два коридора, и вот она, комната оргкомитета.
Люди всё больше мне неизвестные, включая даму, кричавшую «Позор». Единственно, кого я узнал, это Василия Смыслова, седьмого чемпиона мира.
— У нас сложилась неприятная ситуация, — начал незнакомый мне человек — Мария Августовна Керес написала вам, Михаил, открытое письмо. И распространила его как среди шахматистов, так и среди корреспондентов, включая зарубежных. Вам знакомо содержание письма?
— Имел удовольствие, — ответил я бесстрастно. Ещё бы не иметь: оно висело на доске объявлений в гостинице. Доске, предназначенной для участников чемпионата.
— Я всё же зачитаю его, — сказал он, и достал листок. — Итак, начинаю. «Открытое письмо шахматисту Чижику.
Гражданин Чижик! Возможно, вы не знаете, но в турнире вы заняли место моего мужа, гроссмейстера Пауля Кереса. Если вы честный человек, то покинете турнир, вернув место тому, кому оно принадлежит по праву. Вы молоды, и, если вы действительно хороший шахматист, у вас ещё будет возможность сыграть во многих турнирах. Если же вы останетесь, то это будет лишь означать, что вы бессовестный выскочка. Подпись: Мария Керес, жена гроссмейстера Кереса». Всё. Я ничего не пропустил, Мария Августовна?
— Нет, Виктор Давидович. Но сейчас я бы добавила, что убедилась: у этого Чижика нет ни чести, ни совести.
— Спокойнее, спокойнее, Мария Августовна, — и, обращаясь ко мне:
— Вы хотите ответить автору письма?
— Не хочу. Но могу.
— Мы слушаем.
— Приглашение на чемпионат Советского Союза — это не билет на Новогоднюю ёлку или цирковое представление, его нельзя отдать или подарить, это первое.
Как гражданин своей страны, я безмерно рад участвовать в чемпионате, и совершенно не собираюсь отказываться от этой чести, это второе.
Я согласен, что иногда совесть шахматиста просто требует не участвовать в тех или иных состязаниях. Так, например, я не могу понять, как можно в сорок первом году играть в чемпионате Советского Союза в Москве, а в сорок втором — в так называемом Чемпионате Европы, организованном гитлеровцами в Мюнхене. Впрочем, учитывая, что человек рос и воспитывался в буржуазном окружении, его ошибки и заблуждения понять можно, но мне сомнительно, что подобные люди, или их близкие, имеют право указывать советскому комсомольцу, какие решения он должен принимать. Я учитываю замечания, упреки и выговоры только от товарищей по комсомолу и, разумеется, от коммунистов. Это третье.
Шахматы позволяют определить, кто более достоин, не путем открытых писем и дрязг. Если эстонские товарищи (я выделил слово «товарищи») считают, что Пауль Керес, как многократный чемпион Эстонии, сильнее Михаила Чижика, чемпиона России, то они могут это проверить практикой. Устроить между нами матч на условиях, одобренных спорткомитетом СССР. Я отказываться не стану. Это четвертое и последнее. Подпись — Михаил Чижик, чемпион РСФСР. Дата — первое октября тысяча девятьсот семьдесят третьего года. У меня всё, Виктор Давидович — я посмотрел на Батуринского. Да, это Батуринский, начальник Отдела Шахмат Спорткомитета СССР.
Смыслов медленно зааплодировал. Остальные молчали. Ждали, что скажет старший.
Батуринский не торопился. Думал. Потом сказал:
