— Это грязные слухи…
— Оставьте, князь, мы не на заседании Сената. Скажите, что родившийся в пожаре дома ее камердинера Шкурина граф Бобринский не ее сын от Григория Орлова?! И Станислав Понятовский, как и Сергей Салтыков не приложили рук… Кхм, тут руки как раз не нужны. Скажем так — не приложили должных усилий к появлению на свет Анны и Павла?! Господа сенаторы — возводить узаконенного ублюдка на престол вверх цинизма. Но вы вцепились за это мертвой хваткой — потому и обласканы за свои деяния императрицей сверх всякой меры!
Вяземский побледнел — оскорбление было неприкрытым. Но сдержал вспыхнувшую ярость, понимая, что иначе живым с этой комнаты не выйдет. Вернее, жизнь ему сохранят — но очутится он в зловонном подвале, вместе с другими немногочисленными сторонниками Екатерины. Под кнутом на дыбе он сам многое расскажет — прекрасно знал, как пытками умеют добиваться признания. А палачи у Иоанна Антоновича найдутся — таких людей в первую очередь правители выискивают.
— Вот вам ответ на ваш предложенный второй вариант. Не велика честь отдавать замуж родную сестру за салтыковского бастарда. Было бы во благо слить линию братьев Иоанна и Петра Великого — если бы не имелось тех мерзких подозрений в законности происхождения нынешнего цесаревича! Да, если меня вздумают шантажировать участью отца, братьев и сестер — скажу прямо — все виновные в этом грязном деле, с чадами и домочадцами казнены будут люто. Не взирая на их положение в обществе!
Впервые Вяземский отметил мимолетную вспышку ярости на бледном лице с ястребиным носом. Молодой император по-своему был красив — длинные белокурые волосы, с легким рыжеватым оттенком, отнюдь не узкие плечи, статен, с природной величавостью. И видимо слов на ветер не бросает — такой сможет отмстить. В то же время Александр Алексеевич видел, что его игра правильно отгадана, не понимал только одного — почему Иоанн Антонович не стал притворяться, а так предельно жестко высказал свое неприятие Екатерине Алексеевне. Видимо, пришедшие ему из Петербурга донесения подробно описывали многие нюансы столичной жизни.
— Ни у меня, ни у сенаторов не было и мысли угрожать вашей семье, государь, — генерал-прокурор склонил голову, чтобы император не увидел его глаза. Именно родными братьями и сестрами, их злосчастной судьбой, было решено припугнуть Иоанна Антоновича. Однако после сказанных слов сия мера, выбранная генералами на консилии, бесполезное занятие — ибо последует отмщение, которое будет ужасным.
— Надеюсь на это, Александр Алексеевич, — молодой император усмехнулся, а Вяземский похолодел, поняв, что его игра в очередной раз отгадана. И пришла мысль — а ведь такой государь не будет игрушкой в руках аристократов, он вполне способен прислушиваться к мнению знати, но править будет самостоятельно. И в решимости ему не откажешь — сбивает войско, измайловцы с конногвардейцами на его стороне. Еще три-четыре дня и положение Иоанна Антоновича укрепиться, справится с ним уже уговорами бесполезно. Только силой гвардейских полков, знаменитых «потешных», куда собраны сливки русской знати. А это значит, что неизбежен конфликт между «старым» московским боярством и «жильцами», и «новым» дворянством, что выслужилось во время реформ Петра Великого по его знаменитому «Табелю о рангах» — последних в армии намного больше.
Ох, как не хочется схватки, исход которой предсказать очень трудно. А ведь любая ошибка будет стоить дорого — побежденных здесь жалеть не будут. Может, стоит задуматься, и отойти в сторону? Чтобы не попасть между двумя смертоносными жерновами, которые просто измолотят любого, кто попадет между ними…
Глава 3
Шлиссельбург
Иоанн Антонович
утро 6 июля 1764 года
«Хорош, жук. Решил мне проверку на «вшивость» устроить, прогнуть. Это не переговоры, разведка. Потому, может быть, стоит генерал-прокурора оформить по «третьей категории»? Нет, не нужно. Верен он Екатерине Алексеевне, вот только интересно — насколько пределы этой самой преданности растянуты?! Сейчас мы это и проверим», — приняв решение, Иван Антонович усмехнулся и внимательно посмотрел в глаза Вяземского — взгляд того вильнул, а такое о многом говорило.
— Александр Алексеевич, я прекрасно понимаю, что императрица, придя к власти, перебрала господ сенаторов. Всех, в той или иной степени преданных предшествующим монархам, отстранили от реальных рычагов управления. Это касается братьев Шуваловых, что служили Елизавете Петровне. Того же канцлера Воронцова — клеврета Петра Федоровича, отца его любовницы Лизы, и ряда других сановников. На их места были выдвинуты другие люди, обязанные своим выдвижением именно императрице Екатерине Алексеевне, и только ей одной!
Житейское дело — так всегда поступают монархи, неуверенно сидящие на престоле и желающие опереться на лично им преданных людей. Последних они щедро осыпают милостынями, дают титулы и назначают на самые высокие посты. Тут все закономерно и логично — чтобы те сами по себе приобрели определенный вес среди старой знати, и заняли более высокое положение. Так Шуваловы стали графами при Елизавете Петровне, как и Алексей Разумовский, ее то ли морганатический супруг, или попросту — любовник. Сейчас таковыми стали новоявленные графы Орловы, среди которых покойный Григорий Григорьевич, человек без роду-племени, выскочил через женскую постель в «светлейшие князья». А каковы его реальные заслуги, допустим, перед вашими, Александр Алексеевич, лично? Он что — ревностно исполнял обязанности канцлера или президента коллегии?
«Эко тебя проняло, князь. Старая родовая знать, Рюриковичи, теперь вынуждена приспосабливаться к новым обстоятельствам, когда вперед лезет всякая грязь, как вы считаете. А ведь твой предок был опричником Ивана Грозного — ты об этом уже позабыл?!»
— Кроме участия в заговоре и убийства Петра Федоровича их просто не наблюдается. Да, он стал отцом бастарда графа Бобринского — вот и все. То есть — фаворитизм, как явление, не несет в себе пользы для государства. Можно вспомнить «полудержавного властелина» Алексашку Меншикова, ставшего таким же «светлейшим князем», что ухитрился украсть годовой бюджет России. Или такого же курляндского герцога Бирона, что вместе с родственниками украл доходы огромного государства уже за два года. Почему армия и флот не получали долгое время жалования?
Иван Антонович снова посмотрел на князя. Вяземский его ни опровергал, ни поддерживал — видимо, внутренне соглашаясь с доводами, но как лицо официальное, не в силах говорить откровенно. Впрочем, именно такая позиция генерал-прокурора его сейчас более чем устраивала. Если не поддержит, то, по крайней мере, задумается.
— А не потому ли, что за успех переворота Екатерина Алексеевне выплатила заговорщикам без малого миллион рублей, да еще сумасшедшие суммы выплатила королю Фридриху и покрыла чудовищные долги собственной матери. Не потому ли она так стремилась к власти, чтобы погреть свои блудливые ручонки в русской казне?! Неужели вы думаете, что воровство и казнокрадство исчезнут при ее любовниках, фаворитах и временщиках?! Им нужны интересы государства Российского?! Процветание нашего народа и державы? Или только своя собственная корысть?!
— Еще Петр Великий безуспешно боролся с такими явлениями как воровство и казнокрадство, — глухо произнес Вяземский, и при его словах Иван Антонович возликовал — удалось втянуть генерал-прокурора в разговор, а то до этого тот вел себя по отношению к нему отстраненно. Теперь можно и свою картину будущих перемен развернуть перед князем, самолюбие которого явно страдает в нынешних реалиях.
— Если убрать условия, при которых эта язва терзает организм государства яко человеческий, тот держава начнет выздоравливать. Только время и просвещение, не один все рассекающий нож лекаря, способны излечить нашу страну. Тут Иван Шувалов и Бецкой правы — в повреждении нравов наши болезни, а школы и университеты способны дать преданных Отечеству людей. Но то дело времени, князь. Знаете, какой я указ приму первым, как только мне присягнет Сенат и народ?
