Магелланову проливу, выйдя в Тихий океан. Голландцы объяснили это потом тем, что не совсем поняли, куда именно нужно было попасть русским, да и шторм, который долго швырял их флотилию так, что они едва не потерялись, разбросанные в океане, внес свои коррективы. Испанцы же побоялись вступать в вооруженный конфликт, учитывая то, что противостоять им собирались вовсе не туземцы, над которыми они имели неоспоримое преимущество, да и флотилия, ради которой к русским и отправили экспедицию, внушала определенное уважение. Ну и то, что здесь не было золота и серебра определяло не слишком великий гарнизон, предоставленный для охраны испанской короной. Однако, решать что-то нужно было, и Иван с семьей и очень ценным грузом отправился в обратный путь, пообещав вернуться с каким-либо решением и помощью, и он намеревался сдержать слово.
Дверь распахнулась и оттуда начали выходить моряки, что-то между собой обсуждая. Дмитрий Кузин выскочил из-за своего стола и скрылся за дверьми кабинета. Вышел он оттуда минут через пять, и кивнул встрепенувшемуся Ивану и вскочившему Петьке, что можно входить. Когда Иван вошел в кабинет вслед за Шереметьевым, то увидел, что государь стоит к ним спиной и задумчиво смотрит в окно, за которым таял последний снег и заливались птицы, приветствуя буйство весны и зарождение новой жизни.
Долгорукий в нерешительности остановился, не зная, как себя вести с этим Петром Алексеевичем, которого едва узнавал. Строгий, практически лишенный украшений камзол очень необычной формы подчеркивал ширину плеч и узкую талию этого уже молодого мужчины, а не просто рослого мальчика, которого он запомнил, когда уезжал. Петр продолжал смотреть в окно и, казалось, не замечал посетителей, которые не решались нарушить напряженное молчание. Наконец, государь обернулся, и Иван увидел перед собой повзрослевшее лицо с пронзительным цепким взглядом, который только начал образовываться у Петра к моменту его отъезда.
— Ну, здравствуй, Ваня, давно не виделись. Садись, рассказывай, мне дюже интересно послушать про страну, которая так тебя солнцем обласкала, — и он первым подошел к столу, усаживаясь в кресло, взмахом руки указывая, что они могут сесть в кресла, стоящие напротив. После этого он поставил руки на стол, опершись локтями и положил подбородок на сцепленные пальцы, всем своим видом показывая, что готов внимательно выслушать все, что поведает ему Долгорукий, не перебивая.
* * *
Шведы решились на весьма спорный и неожиданный поступок. И ведь если бы в море в это время не проходила гонка за отпуском среди гардемаринов, то у них вполне могло получиться. Не зря я отказался от идеи оставить Петербург в качестве столицы, слишком он нехорошо расположен. Но все же город Петра ценен, и я не намереваюсь его терять, тем более, что как-то плавно он становится этакой русской Сорбонной, в которой будут сконцентрировано большинство учебных заведений страны. Только вот, чтобы избежать студенческих бунтов, что мне прикажите делать? Может несколько тюрем вокруг расположить, особо строгого режима, чтобы дурь из юных голов одним своим видом выбивали? Сложный вопрос, но его, тем не менее нужно решать, пока время на эти решения есть. Но это в перспективе, а пока — шведы.
Сейчас на этом стихийном собрании, куда прибыли весьма занятые люди, побросав свои дела, чтобы сообщить о случившемся, было принято решение — сформировать флотилию, пускай небольшую, потому что шведы вряд ли смогут много кораблей сюда направить, им тогда нечем будет от датчан защищаться, да от Пруссии, регент которой копытом бьет, для охраны границ.
Кроме того, Фридрих уже выдвинулся к своим войскам, оставленным на зимовку в Финляндии, с дополнительными резервами в виде пяти полноценных полков, включая один драгунский и целым обозом с вещами, необходимыми для любой армии, а значит, совсем скоро шведам станет жарковато. Всю зиму Фридрих просидел в подаренном мною поместье, вместе с польской шлюхой, к которой относился, вопреки моим указаниям, вполне уважительно, и, понимая это, не казал носа, прибыв лишь за назначением и презентовав мне огромную кипу бумаг, в которых были расписаны его видения формирования армии с учетом специфики русских, которых он уже изучил достаточно, чтобы иметь возможность применять эти знания на практике. Я только начал читать, но уже видел, что некоторые идеи превосходят даже то, что я когда-то видел в своем мире. Я как раз изучал сей труд, когда прибыли адмиралы и гардемарин Белов, которого притащил с собой Мятлев, рассказывая, что его ударило рухнувшей мачтой, и пока он валялся без сознания, Белов, изображающий на этих учениях капитана, сумел каким-то невероятным образом повернуть корабль к противнику боком, и вдарить из всех оставшихся в рабочем состоянии пушек, практически в упор. Он же сумел расцепить уже сцепленные корабли, и организовать эвакуацию выживших, и он же выловил за шиворот из воды шведского адмирала, приняв его за члена своей команды.
Я молча выслушал, и кивнул. Если мальчишка и обиделся на такое пренебрежение, то зря, у меня просто не было слов, чтобы описать ситуацию и мою благодарность ему, не сорвавшись на такие грязные ругательства, что пришлось бы просить епитимию на себя накладывать, чтобы язык очистить. Когда они вышли, я немного успокоился и поручил Митьке узнать имена всех выживших и погибших для предоставления к награде, которую я решил учредить: орден святого Николая, покровителя моряков. Тем ребятам, которые погибли — посмертно, остальных привезти сюда в Москву и торжественно вручить на балу, который в их честь состоится. Орден будет трех степеней. Вторую получат выжившие, а Белов, Мятлев и погибшие — первой. Плюс денежное вознаграждение — двести пятьдесят рублей за первую степень, они пойдут родителям погибших гардемаринов, доказавших, что я все делаю пока правильно, сто рублей за вторую степень — ей-богу, они это заслужили. Гардемарины же, с «Елизаветы» вернувшиеся за товарищами, передав предварительно информацию, получат ордена третьей степени, и двадцать рублей премии. Ну и плюс месячный отпуск для всех. Пускай отдохнут.
Отпустив Митьку, велев впустить Долгорукого, я подошел к окну. Как же так? Я стараюсь вырастить кадры, потому что мы просто вешаемся все из-за нехватки людей, и вот так теряем еще не обученных как следует мальчишек. Так не должно быть. Это неправильно, и шведы мне за эти потери ответят.
Долгорукий вошел вместе с Петькой. Из донесений, которые каждое утро ложатся мне на стол, я знаю, что они едва ли не дерутся, причем провокатором является именно Петька, давший приют Долгоруким
