течении Дунайца и продажи его в Кракове. У меня
не было времени, чтобы найти кого-то, кто написал бы мне письмо, поэтому я сказал
священнику, который мне его доставил, что я отвечу пану Конраду, когда через несколько
недель вернусь назад.
Поездка шла хорошо, пока я не начал спускаться вниз по Дунайцу. Вода была высокой, поэтому я работал на лодке один и у кромки воды, где звериная тропа спускается к воде, в том же месте где я раньше убил двух оленей, я увидел еще одного. У меня закончилось мясо, поэтому я выстрелил в голову оленю и приблизился к берегу, чтобы поднять его на борт, где меня и поймали за браконьерство.
Только я стрелял не в оленя! Это было чучело оленя, а меня, прежде чем я понял, что происходит, окружили люди барона. Они украли мою лодку и груз, как они сказали,
"конфисковали" и я больше их не видел. Они бы меня повесили, если бы у меня с собой не было
письма на пергаменте из хорошей телячей кожи с подписью графа Ламберта на нем.
Барон сказал, что он не собирается обижать настолько знатного дворянина, как граф Ламберт, по крайней мере, до тех пор, пока он не выяснит, что он не будет платить
за меня выкуп. В то время, пока я стоял связанным перед ними, они ели и пили и, после каждой
выпитой ими кружки вина, они принимали решение обо все более высокой цене моего выкупа.
К тому времени, когда они были уже почти мертвецки пьяны, они пригласили священника, чтобы он написал письмо графу Ламберту, в котором было сказано, что если он в течение
шести недель не пришлет четыре тысячи пенсов, то они меня повесят и я понял, что я
покойник. За всю свою жизнь я ни разу не видел за один раз такого количества денег, а граф
меня практически не знает. Кто будет тратить целое состояние, чтобы спасти человека, с которым он даже не встречался?
Потом они одели мне кандалы на руки и ноги, и бросили меня в подвал, в настолько
маленькую камеру, что в ней едва хватало место, чтобы лежать. Единственной едой, которую
мне давали, были объедки со стола каждый третий день или около того и, к тому же, они давали
мне очень мало воды. Они даже не дали мне туалетного горшка, поэтому я был вынужден ссать
и срать прямо на пол моей камеры. Но во всей крепости так сильно воняло, что они даже
не замечали добавляемое мною зловоние. Через месяц, когда я был полностью покрыт своим
собственным дерьмом, я, в конце концов, стал считать, что быть повешенным является
не такой уж плохой вещью. По крайней мере, я перестану ощущать идущий от себя смрад!
5
А потом приехал пан Конрад в одежде из красного бархата с золотой оторочкой
под которой были одеты хорошие доспехи. С ним был еще один рыцарь, пан Владимир, а также
две самых красивых девушки, которых я когда-либо видел, Анастасия и Кристина. Он выплатил
четыре тысячи пенсов серебром и также забрал назад мой лук и стрелы, но мне не повезло
с лодкой и грузом.
Кузнец сбил с меня оковы и мне было странно стоять там на ярком солнце, дыша чистым
воздухом и пытаясь понять, что я собираюсь делать, чтобы снова жить.
Пан Конрад сказал, что я должен ему четыре тысячи пенсов и, что я буду ему
выплачивать их, работая на него за три пенса в день, что было равно сумме, которую
платил ему я прошлой осенью. Мне потребовалось бы не меньше пяти лет, чтобы выплатить
ему эту сумму, даже если бы я выплачивал ему каждый заработанный пенс и множество раз
я желал заплатить ему те шесть пенсов, которые он попросил вначале, вместо того, чтобы
торговаться с ним и священником до чего-то более разумного.
Пока мы не добрались до постоялого двора, все они оставались от меня с наветренной
стороны, а владелец таверны не пустил меня внутрь, пока я не помылся во дворе. Они сожгли
мою одежду, и я должен был одеть комплект пана Конрада, закатав при этом манжеты.
Потом мы поехали на север и запад и, когда мы доехали до Кракова, то, работающий там
паром, был улучшен по предложению пана Конрада. От парома до большого дерева на берегу
выше по течению была приделана длинная веревка и, используя данную веревку, паромщик
мог ездить на пароме туда и обратно без привлечения каких-либо гребцов!
Я знал, что пан Конрад умный, но все равно меня это
