точно. Это ж методика такая. В непринуждённой обстановке, на свежем воздухе и думается лучше, — ответил Макс.
— Вот уж эти методики. На природе гулять надо, шашлычок, рыбалка. Эх, а вы такую атмосферу зубриловом портите, — махнул он рукой, присаживаясь на стул.
— Что расскажете нам про экзаменационный полёт? — спросил Костя.
— Для начала, что Рыжов его не полетит, поскольку ещё не прошёл период восстановления.
— Ну вот почему? Я здоров. Вот... документ есть, что «выписан в удовлетворительном состоянии», — достал Артём из кармана небольшой бланк со справкой.
— Мне можешь не показывать. Без очков не вижу. Нельзя пока тебе. Психолога пройдёшь, осмотры повторные и долетаешь. Успеется ещё, — подмигнул Артёму Новиков. — Остальные — на самолёт после обеда. Там же и практическое занятие проведём. Начальство указало, чтоб прошли повторно тренажи по вынужденному покиданию. Так, а теперь ознакомимся с заданием на сам экзаменационный полёт.
Валентинович сказал, что сложностей с экзаменом возникнуть не должно.
— Задание простое, как «стеночка» в футболе «по-спартаковски», — рассказывал он, открывая курс учебно-лётной подготовки.
Ну, так себе простое! Штопор с выходом на боевой разворот, «восьмёрка» с креном 60° и две бочки.
— Ну и комплексы пошли, — продолжил командир звена. — Первый, второй и третий.
Каждый из этих комплексов сочетал в себе различные фигуры и маневры. «Горка» с последующим пикированием, переворот с «Петлёй Нестерова» и косой петлёй. И завершаешь это всё переворотом с косой петлёй и боевым разворотом.
— Начать и закончить, Роман Валентиныч! — воскликнул Макс.
— Там ещё спираль с креном 45° в конце, — отметил я. — А на «закуску» — заход по приборам с выходом на привод аэродрома и в расчётную точку.
Это так называемый «заход по системе с прямой». Выходишь на аэродром, и занимаешь взлётный курс. Далее набираешь до расчётной дальности указанную высоту «полёта по системе», выполняешь разворот на аэродром и летишь на этой высоте обратно. После пролёта привода отворачиваешь на курс в расчётную точку, в которой выполняешь разворот на посадочный курс. Дальность выхода будет намного больше, чем мы привыкли при визуальном заходе по кругу.
— Не паникуйте. Тут и без вас сейчас проблем куча. Вон, с Николаичем непонятки...
— Что с ним? — подскочил на ноги Костя.
Бардин вообще тяжелее всех переживал это происшествие. Артём выглядел спокойнее, чем он. Костян даже сейчас был весьма бледен, а руки, которыми он опирался на стол, слегка дрожали.
— Тише, Бардин, — сказал Новиков, подходя к нему и хватая его за плечо. — Живой, живой. Подробностей пока не знаем.
— Как вы можете не знать? Что за постоянное враньё? — воскликнул Костя, снимая с плеча руку Валентиновича. — Ваш товарищ может при смерти лежит, а вы тут нам про петли с прямыми рассказываете.
— Не истери, Бардин, — спокойно сказал Новиков, но его терпению может прийти конец.
— Он наш инструктор! А ты, — крикнул он на Артёма. — Кто говорил сфоткаться? Весело вам всем было. Родя только...
Я не стал ждать, пока санкции к нашему нервному товарищу применит Валентинович. Схватил лежащую в столе флягу с водой, которую мы всегда носили в летний период, и вылил немного воды на Бардина. В ту же секунду он замолчал, задышав как после бега.
— Пошли в туалет, — сказал я, и повёл его за собой.
В санузле штаба эскадрильи Костя умывался, ныряя под кран с холодной водой. Так можно и совсем сорваться, если не успокоить эмоции.
— Полегчало? — спросил я, протягивая ему китель от повседневной формы.
— Нет. Сердце быстро бьётся. Щас вырвется наружу. Чего я там, много наговорил?
— Достаточно, чтобы получить леща командирского.
Вытереться было нечем, но Костю, как мне кажется, это не заботило сейчас. Одевшись, он подошёл к окну, смотря куда-то вдаль.
— Ты же видел, Серый. Самолёт горел, место падения в огне. Они могли прыгать сразу, — сказал Костя. — Но как покинуть кабину, если под тобой дома?
— Нельзя. Будет много жертв и разрушений. Экипаж увёл машину в сторону, как и положено. Чего ты так нервничаешь?
— Меня бесит, что нам не могут ничего сказать. Будто мы маленькие. У нас у каждого больше 100 часов налёта. Мы не дети.
— Вот и не нужно себя вести, как ребёнок, Костян. Будь сдержан. Или тебя что-то другое гложет?
Просто так нервничать из-за недосказанности нельзя. Может что-то надломилось у Бардина?
— Ты всё верно сказал, Серега, — произнёс Костя, поворачиваясь ко мне. — За себя я не уверен. Смогу ли я так, до последнего бороться?
— Почему нет? Это наш с тобой долг. Даже не думай...
— Но я думаю. Постоянно думаю теперь. Спать не могу. Как услышу, что Артём говорит во сне, так трясёт всего.
Вот чем ему помочь? У него сначала неуверенность с боязнью отца подвести была, теперь вот это. И не бросишь в таком состоянии. Товарищ, как-никак.
Дверь в умывальник открылась, и на пороге появился Макс с довольным лицом.
— Новиков сказал вас позвать. Сегодня вечером к Николаевичу пойдём.
В отделение к Николаевичу просто так было не попасть. Хирургия «славилась» своими строгими порядками и медсёстрами с противным характером и голосом.
Тишина в коридоре отделения стояла гробовая. Любой, кто был не в палате, сразу становился объектом пристального внимания со стороны постовой медсестры.
— Петрин, у вас постельный! Чего мы ходим? — кричала на хромающего пациента со своего рабочего места бочкообразного вида медсестра.
— Я ж только за уткой для соседа...
— Сама принесу. Быстро в кровать, — махнула она на него, и повернулась в нашу сторону. — Чего в дверях столпились? Читали про часы посещения?
— Мы... мы к майору Нестерову, уважаемая... — промямлил Костя.
— Вы чего удумали? Часы посещения с 15.00 до 17.00.
— Так сейчас 16.50. Мы успеваем, — сказал Артём, вжимаясь в стену.
Грозная тётя давила на него своим бычьим взглядом и мощным весом.
— Я сказала, вперёд из отделения. Сейчас в училище позвоню... А это кто у нас такой? — резко переменилась в настроении медсестра.
Из-за наших спин выступил Роман Валентинович с большим веником непонятных цветов. Одевшись в строгий костюм, который явно принадлежал кому-то из более старших Новиковых, командир звена с широкой улыбкой протиснулся перед нами к засветившейся
