Ладно, нечего горевать раньше времени. Голова тебе для чего дана? Вот и думай, вырабатывай линию защиту. Свидетели ерунда, их всегда можно запутать, но документ с моим почерком – это уже серьезно. Да и купюры меченые просто так со счетов не сбросишь.
Спокойно поразмыслить мне не дали. Дверь скрипнула тонко, протестующе, и явила взору ненавистную лысину.
– Не надумала признания давать?
Фрол Семенович взирал на меня насмешливо, с ехидцей.
– Пошел вон, хам! – ровным тоном посоветовала я.
Надзиратель засопел гневно, поскреб щетину ожесточенно, но в перепалку вступать не стал. Лишь дверью хлопнул так, что штукатурка с потолка осыпалась крупными хлопьями. Непонятно, чего он так злится? Вроде ничего плохого я ему не сделала, только собираюсь.
Не прошло и минуты, как нарисовался Жорж. Собственной гнусной персоной. С заискивающей улыбкой на губах и с дурацким букетиком ромашек в вытянутой руке. Боже мой, какой он все-таки идиот!
– Вот видите, мой милый друг, какая оказия приключилась, – шмыгнув носом, плаксиво пожаловалась я, едва сдерживая истеричный смех. – Вашими стараниями, так сказать, да молитвами.
Жорж принялся горячо уверять меня, что он здесь не причем. Что виной всему нелепая и трагичная случайность, да происки злобного, коварного фабриканта. Он рассыпался мелким бесом, то срываясь на откровенный подхалимаж, то попрекая меня, что не посоветовалась с ним прежде. Уж он-то, надо полагать, вмиг раскусил бы ловушку.
Я уже принялась откровенно зевать от всей этой ереси, как за дверью послышалась возня.
– Войдите, не заперто! – крикнула я, радуясь чудесному избавлению. Не из темницы, от назойливого поклонника.
– Серафима Павловна настрого велела без тебя не возвращаться, – на пороге, виновато улыбаясь, стоял Петр Трофимович. – Вот и поверенного отыскал, в уголовных делах крайне сведущ и опыт имеет немалый… Ты уж, дочка, расскажи ему все без утайки, как на духу.
Купец шагнул в сторону, пропуская в камеру с иголочки одетого господина импозантной наружности. Мне он сразу понравился: взгляд проницательный, умный, с малой толикой сочувствия. Всем своим видом он излучал спокойствие и уверенность. И к делу приступил не мешкая, без излишних предисловий.
– Скажите, Анна Васильевна, какие улики имеются у следствия? Насколько я наслышан, вы не дилетант в области права?
– Не дилетант, – эхом откликнулась я и тяжело вздохнула. – Но следствие, несмотря на это, имеет много чего и все это исключительно премерзкого характера.
Я подробно описала суть своих злоключений, утаив лишь подозрения. Тем более что виновник моих бед сидел напротив, на привинченном к полу табурете и преданно таращил на меня свои глуповато-наивные глаза.
Адвокат помрачнел. Вытащив из портсигара тонкую папироску и взглядом испросив у меня разрешения, он прикурил, медленно затянулся и выпустил невесомое колечко дыма. Спустя минуту, глухо обронил:
– Непростая ситуация. Позиция обвинения в данном свете представляется более чем обоснованной. Боюсь, что обнадежить вас нечем, милая барышня…
За внезапно оборванной фразой отчетливо слышится: готовься к каторге, горемыка.
Вмешался Петр Трофимович:
– Нельзя ли ее освободить до суда под залог?
– Это несложно, но сумма будет немалой, – чуть помешкав, предупредил адвокат. – Покушение было на двадцать тысяч, меньше не назначат… Вы имеете такую возможность?
Купец яростно потеребил затылок и смущено произнес:
– Враз не соберу. Неделя-другая потребуется, а то и поболее.
Смутилась и я. До странности непривычно мне все это было. Вот скажите на милость, откуда такое участие в моей судьбе? Он знаком-то со мной без году неделя, и готов при этом рисковать немалым капиталом. Пусть и невелик риск, залог обращается в казну лишь при моем побеге, но все же…
Не успела я открыть рот в протесте, как подал голос Жорж, деловито обратившись к купцу.
– Коли дадите личное поручительство, посодействую в частной ссуде. Утром, под долговую расписку непременно получим деньги, решительно в том ручаюсь.
Я мысленно восхитилась предприимчивым кассиром. Он и здесь не упустит шанс заработать лишнюю копеечку. Ясен пень, что делает он это небескорыстно, не исключено, что и собственную заначку решил пустить в оборот. И если что не так, всегда истребует с купца в судебном порядке.
Я лишь успела пискнуть возмущенно, как меня вновь опередили. Петр Трофимович, выпрямившись во весь свой немалый рост, едва не задевая макушкой низкий потолок камеры, радостно пробасил:
– Вот и славно! Не будем терять времени, едем безотлагательно… – и ласково улыбнулся мне: – Ты уж потерпи, дочка, до утра. Понимаю, что тяжко тебе, но тут ничего не попишешь…. А завтра к обеду я тебя вызволю, не сомневайся.
Я и не сомневалась. Проводив гостей – надеюсь, визиты на сегодня окончены! – я калачиком свернулась на неуютной лежанке, пытаясь собраться с мыслями. Эти непослушные, каверзные создания роились в моей бедной головушке, то насмехаясь, то ввергая в состояние паники. Словом, вели себя как обычно, издеваясь надо мной всю долгую ночь. И лишь когда небо за окошком стало сереть, они выстроились стройным порядком, явив мне замысловатую комбинацию.
Облегченно вздохнув, я провалилась в глубокий сон. Мстительно пообещав перед этим веселую жизнь неразлучной парочке аферистов. Вы, господа хорошие, сами не знали, с кем связались. Ваше время против нашего не пляшет, весовые категории разнятся на порядок. И опыт, сын ошибок трудных…
Но выспаться мне не дали. Едва забрезжил рассвет, в дверь деликатно постучали. Суматошно присев и натянув одеяло до подбородка, я несколько секунд бессмысленно хлопала глазами. И ойкнула, густо покраснев, едва в проеме возник знакомый силуэт.
– Приношу извинения за бесцеремонность вторжения… – тяжело вздохнув и невесело усмехнувшись, кареглазый жандарм с укором добавил: – Искренне признаюсь, не ожидал от вас, Анна Васильевна, такого, никак не ожидал-с.
Деян
Светало. Гроза прошла, оставив после себя свежесть летнего утра. Город просыпался нехотя, лениво, цоканьем копыт по булыжным мостовым, лязгом первых трамваев и сиплыми голосами похмельных дворников.
На квартиру возвращаться смысла я не видел и, отдав необходимые распоряжения полицейскому надзирателю, направился на службу. Ильин со своими филерами исчез, словно его и не было. Впрочем, не мне его учить, он свое дело знает туго.
Войдя в кабинет, первым делом телефонировал Жозефине. Сонный мурлыкающий голосок клятвенно заверил меня, что тревожиться не о чем, о госпитале не может быть и речи. И если милый друг не будет беспокоить своими звонками, не позднее вечера она будет в полном здравии.
