— девка с характером. Ну и красивая — конечно. Это не отнять. И еще то, что кольцо-браслет, подаренное мне моим учеником, показало мне крохотную частичку нашего общего будущего. А может — кроме этой частички ничего и не будет? Хватит мозги себе гаданиями забивать — будет не будет? Надо в спортзал возвращаться, представлять Еремею Владимировичу наших баскетболистов.
И я посвистал в свои палестины. Опоздал чуток. Когда я ворвался в зал, мои баскетболисты уже слушали, разинув рты, гостя. Он держал тяжелый мяч на кончиках пальцев и показывал, как надо тренировать кисть, чтобы броски получились мягкими и точными. В общем, заезжий тренер сразу взял быка за рога. Мне осталось лишь наблюдать. Не знаю, что сказал пацанам и девчатам этот ловкач из городского спортобщества, но они ему внимали как Хазанову в передаче «Вокруг смеха». Только что — не смеялись.
Подойдя к гостю, который, похоже, освоился здесь вполне, я сказал:
— Вижу, вы уже начали знакомство с ребятами, Еремей Владимирович!
— Да, нам есть о чем поговорить и что показать друг другу.
— Тогда я не буду вам мешать. У меня еще дела.
— Хорошо. Спасибо вам!
Мы обменялись рукопожатиями, и я отправился в гости к Митрохиным. Запланированное следует выполнять. В общем, я не сомневался, что в этой семье все благополучно. Сева, старший брат Матвея, комсорг школы. Правда, я с ним в основном только на уроках пересекаюсь, но знаю — парень серьезный, начитанный, в педагогический после школы собирается. Среди пацанов — это редкость. Да и Мотя неплохой парнишка. Правда, сорванец, велосипедный лихач. Такие, как он, в будущем станут заниматься велотриалом или как это у них называется?
Дом, где жили Митрохины, не представлял собой ничего выдающегося. Обычная девятиэтажка в новом микрорайоне. Хотя сейчас, в начале восьмидесятых такие кварталы были еще в диковинку. Жители старых домов люто завидовали счастливчикам, получившим квартиры в современных панельных многоэтажках. Ну как же — кроме электричества и газа — холодная и горячая вода и теплые уборные. Нет, грех жаловаться, с удобствами в Литейске вообще все неплохо, хотя, конечно, большинство домов лишены либо всех сразу, либо только некоторых, но эти достижения поздней советской архитектуры все еще оставались зримыми символами зрелого социализма.
Так что, входя в подъезд, из которого не выветрился еще запах свежей краски, я попал — по меркам нынешнего времени — в наступившее будущее. В доме было даже два лифта — грузовой и пассажирский. В кои-то веки можно позволить себе не сигать через ступеньку. Хотя бегать по лестницам полезнее, нежели — солидно и неторопливо подниматься в лифте. Первым откликнулся грузовой, в него я и зашел и начал неторопливое восхождение к коммунальным небесам.
Вышел на седьмом. Нажал на кнопку звонка. Я кстати, хотел, как обычно, прихватить с собой ученика, дабы он ввел меня в круг своей семьи, но Матвей усвистал из школы раньше. И вот теперь я ждал, когда мне откроют. Наконец, щелкнул замок, и дверь приоткрылась ровно настолько, насколько позволяла дверная цепочка. В образовавшейся щели, где-то на уровне моей груди, блеснул глаз. Он рассматривал меня так пристально, словно пытался высмотреть всю мою подноготную.
— Вам каво? — проскрежетал старческий голос.
— Я к Митрохиным! — откликнулся я.
— Мы Митрохины… А чаво надо?..
— Моя фамилия Данилов! — постарался произнести я, как можно отчетливее и громче обычного. — Я учитель Матвея и Севы!
— Так нетути их… И родителев ихних тоже нетути.
— Как же так? Я же предупреждал Матвея, что заеду сегодня.
— Нетути их, — упрямо повторил старческий голос. — А я не пущу… Можа ты шаромыжник какой…
И дверь захлопнулась. Ясно. Я вернулся к лифтам. Нажал на кнопку вызова. На этот раз приехал пассажирский. Ну что за люди! Предупреждал же! Вот тебе и во всем положительное семейство. Не, зря я передумал проводить родительское собрание. Взять бы и пристыдить прилюдно «родителев» Митрохина. Это в любом случае пора сделать. Не в смысле — пристыдить, а смысле — провести. А заодно — повидать старшее поколение моих пацанов. По крайней мере — тех, кто соизволит придти.
Я вдруг решил заскочить к своим, которые, правда, не знают, что они мои. Брательника я вижу почти каждый день, но мы успеваем перекинуться буквально парой слов. А сестренку с того самого Дня Володькиного Рождения и не видал. А заодно, спрошу через них — как дела у Наташи? Они же с Ксюхой подружки. Я вышел из подъезда, сел в «Волгу» и покатил в сторону Заречья. Правда, по пути заскочил в «Гастроном», набрал вкусностей. Знаю, сеструха будет недовольно морщить носик, но ничего, перетопчется.
К своему исходу, месяц февраль как-то резко сдал. Осели сугробы, ручьи дружно потекли к Проныре. По ночам еще прихватывало морозцем, а иногда и понималась метель, но хребет зимы был уже перебит. Пересекая мост, я краем глаза заметил, что в ледовом панцире, который сковал русло реки, появились трещины. Значит, скоро начнется ледоход. Красивое, наверное, зрелище? Никогда не приходилось видеть. Вот завтра, гуляя с Виленой, и посмотрю. Хотя вряд ли к завтрашнему дню вся это масса льда стронется с места.
Припарковав машину возле знакомого забора, я вытащил с заднего сиденья пакеты со снедью и потащил все это к дому. Руки были заняты, пришлось калитку открывать локтем. Хорошо, что она не была заперта на щеколду, как обычно. Я пересек двор и поднялся на крыльцо, толкнул дверь. Она тоже оказалось открытой. Ну да в частном доме и не сидят обычно на запоре: то по нужде, то за дровами выскочить. Я постучал одной ногой об другую, чтобы стряхнуть комки мокрого снега, вошел в сени. И услышал напряженные голоса.
Я замер, прислушиваясь. Дверь, обитая разным тряпьем для сохранения тепла, заглушала голоса, но все же я слышал, что о чем-то спорят мужчина и женщина. Причем — довольно громко.
Может, я не вовремя? Сложить покупки в сенях и свалить по-тихому? «Благородно», но не про меня… Так как руки у меня были заняты, я постучал по двери ногой. Не услышали, бубнеж продолжался. Тогда я изловчился и зацепил двумя пальцами дверную ручку и потянул ее на себя. Переступил через порог, нарочито громко топая ботинками.
Подействовало. Из комнаты выскочила раскрасневшаяся сестренка. Я свалил на столешницу пакеты и свертки.
— Ой! Это ты! — еще сильнее покраснела она. — А
