а здесь запросто дают. То в борще кусочек попадется, то котлетой обрадуют!..
Тут наш разговор прервался сам собой. В палату стремительно вошла Анастасия Павловна, увидела меня, ходящего по палате, и ахнула.
— Дима!
— Все, — буркнул Гоша, — началось!.. — и стремительно отвернулся в сторону, чтобы не стать случайным свидетелем интимной сцены.
Настя бросилась ко мне, словно и не чаяла никогда увидеть в сознании, и, не стесняясь никого вокруг, начала осыпать мое лицо поцелуями.
— Милый… родной… живой!
Я слабо отбивался, мне-то как раз было неудобно перед бойцами, лежащими вокруг, многие из которых в этот момент боролись за свою жизнь.
— Будет тебе! Настя! Настя!!!
Она раскраснелась и, казалось, совершенно не понимала, что я ей говорю, но в какой-то момент все же взяла себя в руки, засмущалась еще больше и выскочила из палаты, даже не осведомившись о моем самочувствии, что говорило о полном сумбуре в ее душе. Ничего, сейчас оклемается и вернется, как положено — сердитая и суровая!
— Силен ты, брат! — по-доброму ухмыльнулся бородатый мужик, лежавший через две койки от меня. — Такую девицу видную охмурил! И умная, и красивая! Настасья Павловна нам тут словно сестра, для каждого нужное слово найдет. Врач она от бога, вот что скажу! Береги ее, паря!
Мне советы незнакомца были не нужны, но и ругаться я не хотел, поэтому лишь кивнул коротко и пошел к двери, намереваясь выйти на улицу и подышать свежим воздухом — очень уж тяжкий дух царил в палате, голова это этого была чугунная.
— Я с тобой! — Гоша с заметным трудом тоже встал с постели. Отказать ему я не мог. Пусть идет, вдвоем веселее.
Поддерживая друг друга, мы доковыляли до выхода на улицу.
На дворе стоял жаркий полдень. Свинцовая тяжесть неба ушла, словно ее и не было, и теперь вовсю сияло солнце, над головой бежали легкие кучерявые облачка, дул освежающий ветерок. Идиллия! Если б не было войны…
Я легко сообразил, что прямо напротив нашего корпуса, шагах в тридцати, находится пищеблок, а дальше — все, как Гоша рассказал, два наземных здания с бревенчатыми стенами — общежития для медперсонала, а остальные корпуса были разбросаны произвольно, и только деревянный сруб морга находился в отдалении, за дальними деревьями.
— У нас в корпусе ни канализации, ни электричества, ни даже водопровода, — пожаловался Гоша. — Обещали все сделать, но не успели. Санитарки таскают воду ведрами. Ходячие им помогают. А как иначе, без помощи то! Вместе хоть с чем справимся! Правильно говорю?
— Правильно! Вместе победим! — довольно вяло откликнулся я и тут же себя укорил за такой тон. Ведь комсомолец должен показывать пример, вести за собой… но все, что мне хотелось — это лечь и лежать бесконечно… пришлось три раза глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы избавиться от наваждения.
Особо прогуляться у нас не получилось. Побродили вокруг корпуса, а тут как раз время обеда наступило, и мы с Гошей двинули в пищеблок — все лучше, чем кушать в палате.
Обшитое свежей доской здание встретило нас приветливо распахнутыми дверями. Обеденный зал был человек на сорок, но половина мест пустовала. Стены и потолки помещения были художественно фанерованы. Половина корпуса было отведено под столовую для красноармейцев, а вторая — под офицерскую столовую и клуб.
Я довольствовался солдатской частью зала. Мы заняли места за одним из столов, и Гоша, как более подвижный из нас двоих, сходил на раздачу и принес два обеда.
Покормили сытно: первое, второе и сладкий чай. На первое — супчик из потрошков, на второе каша с котлетой. И хлеб был, по сто грамм на человека.
Наелся так, что пришлось бы расстегнуть ремень, если бы он был. Пузо округлилось, как у щенка, дышать стало тяжело. Я стал впадать в дрему — сказывалась общая слабость организма после ранения. А отсутствие болевых ощущений только добавляло неги.
Гоша заметил, что я стремительно начал уходить в себя, и помог добраться до палаты, где я мгновенно уснул, а когда очнулся, за окном уже была темная ночь.
Хорошо меня вырубило! Без сновидений. Такое ощущение, что я даже не ворочался все это время. Зато проснувшись, почувствовал прилив энергии. И опять подивился отсутствию боли в лопатке. Ведь была пуля! И даже если ее вытащили всего дней десять назад, то я должен лежать и долечиваться еще долгое время. Однако ничего такого. Решено, завтра буду проситься обратно в корпус!
Если боец выздоровел, ему место на передовой!
Захотелось по малой нужде. Подумал было про утку под кроватью, но решил выйти на улицу, добраться до деревянных сортиров и там уже облегчиться. Опять же ночной воздух обладает целительными свойствами, это всякий знает!
Гоша спал на своей койке, будить его я не стал. Он тревожно метался по постели во сне, глухо стоная время от времени. Сейчас, когда ему не приходилось притворяться, я видел, что его постоянно терзает боль от ожогов. В дневное время он стоически ее переносил, не подавая вида, но ночью во сне страдал. Если бы я мог как-то поделиться с ним своим необычным умением не чувствовать боль, я бы это сделал. Но как? Я подошел к койке Березкина и приложил правую ладонь тыльной стороной к его разгоряченному лбу. Ладонь была холодной, словно в моем теле температура была ниже принятой нормы в 36,6.
Ничего не произошло. Впрочем, я и не надеялся. Гоша на мгновение замер от прикосновения прохладной руки, а потом ожоги вновь заныли, и он начал вертеться, стараясь таким образом избавиться от болевых ощущений. Но это так не работало, требовалось время. И не день-два, а недели и месяцы.
Я вышел на улицу. У крыльца несколько человек курили, и я отошел дальше, вглубь территории, чтобы не чувствовать ароматы крепкого самосада. Луна ярко светила в небе, горели звезды, и я не боялся заблудиться на относительно небольшой территории военного госпиталя.
Пройдя мимо корпусов общежития, я подумал, что где-то там в одной из комнат на узкой кроватке сейчас мирно спит Настя. Но искать ее сейчас я, понятное дело, не собирался.
Я прошел еще дальше к кустам, сделал свои дела, потом облегченно сел на валявшееся в пяти шагах крупное бревно и вытянул ноги. Идти обратно в душную палату не хотелось.
Над ухом звенели комары, некоторые уже попытались полакомиться моей плотью, и я едва успевал отбиваться от тварей. Ночь была прохладная, свежая, по-настоящему
