Ознакомительная версия.
И не успели гриди взяться за мечи, как их уже схватили и, крепко держа за плечи, усадили в ладью.
– Что вы делаете? – удивлению десятского не было предела. – Воевода крепко накажет.
Ладья уверенно вышла на середину реки и быстро пошла вниз по течению.
– Опомнитесь. Мы княжеские гриди, за нас вам не сносить головы, – твердил свое десятский.
– Покажи им. – Рыбья Кровь дал знак Кривоносу.
Тот вместе с Лисичем принялся доставать из-под купеческого товара ватажное оружие: лепестковые копья, сулицы, мечи, доспехи и луки и раздавать его бойникам.
Верст через пять перегудцев высадили на левом берегу реки и вместе с оружием отпустили.
– Только пускай воевода пошлет за нами по крайней мере сто человек, на меньшее мы не согласны, – посоветовал им на прощание под общий смех Дарник.
– А если они действительно устроят погоню? – тревожился Кривонос.
– А ты как думаешь? – спросил вожак у Быстряна.
– Если умный, то не устроит. Гонца послать в Корояк может, но погоню вряд ли.
Но какие-то сомнения все же оставались, и два дня на корме сидел кто-нибудь из раненых, зорко поглядывая назад.
Дарник тоже сидел у кормового весла, но смотрел только вперед. Он заметил, что настроение на ладье как-то изменилось. Вслушиваясь и всматриваясь в своих товарищей, долго не мог понять, в чем тут дело, наконец понял. Его слова о братстве бойников и клятва, которую он придумал, чтобы на время придержать длинные языки ватажников, подействовали на всех самым завораживающим образом. Даже Быстрян, который, казалось, все прекрасно понимал, и тот почему-то поверил в это. Ну что ж, решил Дарник, братство, так братство, он ничего против не имеет.
Чем дальше на юг, тем берега Танаиса становились все более населенными, помимо селищ и рыбачьих лодок встречались купеческие или охотничьи стоянки, и везде их ладью приветствовали радостными возгласами и охотно вступали в любой малый товарный обмен. На дневной или ночной стоянке скучно тоже не было. Боевые упражнения, изучение грамоты и умножения, чтение по третьему или четвертому разу пяти свитков Лузги, задушевные разговоры у костра – все это еще больше сплачивало ватагу. Однако и в сугубо мирных беседах молодой вожак нередко сильно удивлял своих товарищей. Так, когда однажды заговорили о потусторонней жизни, кто бы какую себе хотел иметь, и спросили мнение Дарника, он ответил, что вообще не хотел бы никакого продолжения своей настоящей жизни.
– То есть как? – удивились все.
– Хочу, чтобы потом совсем ничего не было. Чтобы я погрузился в вечное забытье, без снов, и все.
– Но почему? – взволновались ватажники.
– Потому что любая другая жизнь будет хуже той, что есть у меня сейчас. Потому и хочу жить так сильно и интересно, чтобы мне не захотелось ничего другого.
И снова смотрели они на него с неким священным ужасом, как тогда, после резни хлыновцев. Зато с особым пылом льнули к нему Черна и Зорька, и это казалось хорошим возмещением за отчужденность братьев-мужчин.
На пятый день пути по реке селища, огражденные поля по берегам пошли одно за другим. Мимо скользили то ладьи с товаром, то лодки рыбаков, то плоты-паромницы с установленным на них для повозок дощатым настилом. От рыбаков ватажники узнали, что князь в Корояк из похода еще не вернулся, ведь еще самое начало лета, и будет он лишь к осени. Хорошее или плохое это известие, никто сказать не мог.
Вскоре по правому берегу на высоком холме показалась столица северного княжества Корояк. Город был обнесен кроме тына еще двухъярусной деревянной стеной. Внизу у реки, насколько хватало взгляда, шли огороженные заборами усадьбы с садами и высокими избами. У деревянного причала стояло множество судов.
Дарник решительным движением направил ладью на одно из свободных мест.
Прошел месяц, как Дарник со своей ватагой жил в Корояке в ожидании княжеского суда. Воевода Стержак, бывший в городе за князя, поначалу, правда, хотел посадить его в поруб-темницу, на что Дарник ответил, что явился добровольно и виноватым будет только после княжеского суда, а если воеводе не жалко погубить десять – пятнадцать своих гридей, то пусть попробует посадить. Стержак, несмотря на свой внушительный внешний вид, был трусоват, поэтому, хмуро оглядев дюжину вооруженных молодцов, стоявших перед ним на княжеском дворе, и покосившись на своих неказистых мечников, которых князь из-за их ущербности не взял с собой в поход, счел за благо ограничиться изъятием пустой купеческой ладьи.
На гостином дворе за постой с кормежкой заломили плату в одну векшу или четверть дирхема за ночь с человека. Прикинув в уме, Дарник пришел к выводу, что три месяца проживания будут стоить больше, чем отдельное дворище, и в тот же день, опустошив на две трети купеческую шкатулку, купил в посаде у разорившегося лабазника три больших сарая, обнесенных покосившимся тыном.
Ватага встретила его покупку с недоумением: зачем, когда их всех наверняка приговорят по меньшей мере к изгнанию? Но юный вождь никого не слушал. Как до этого прижимисто расставался с каждой монетой, так теперь тратил их направо-налево, покупая всевозможные нужные в хозяйстве вещи. Его расчет был прост: в короткое время превратиться из бродяги-бойника в воина оседлого, чтобы князю пришлось избавлять Корояк не от пустого никчемного человека, а от крепкого хозяина, способного выставить ватагу умелых бойцов. Да и простое чутье подсказывало, что за отдельным забором он лучше сохранит свою ватагу, чем на любом гостином подворье в соседстве с чужими людьми.
Безоговорочно приняли покупку дворища лишь Черна с Зорькой. Пока мужчины еще перетаскивали с ладьи свое и купеческое имущество, они уже захватили под вожацкое жилье лучший из трех сараев и поделили его занавесками на отдельные горницы. Помимо большой кухни, способной вместить всю ватагу, и кладовой для припасов и трофейного оружия не забыли и про две спаленки. Лесная любовная вакханалия как-то изжила сама себя, и каждой из девушек хотелось уже отдельного семейного счастья. Однако Дарнику вскоре надоело запоминать, в какой именно спаленке он должен ночевать, и, прочно заняв одну из них и выбросив из нее лишние женские штучки, он предоставил наложницам самим определять, кто должен с ним проводить ночь.
В городе с его обширным посадом жили в основном ремесленники, купцы и княжеские гриди. Среди купцов выделялись богатые откупщики, имевшие поблизости от столицы собственные селища. Дарник удивлялся: как это так – иметь собственное селище с неродственными людьми? Оказалось, очень просто. Когда какое-нибудь селище два года подряд не могло выплатить князю положенные подати, он это селище отдавал на откуп тому, кто брался с тех же угодий и теми же людьми обеспечить нужный доход. Случалось даже, что иногда из отдельных селищ, где после смерти старосты между его братьями и сынами шел разлад, приходили выбранные ходоки и сами просили у князя такого хозяина.
Ознакомительная версия.
