— Липов слишком маленькое место, чтобы содержать два княжеских двора, — выслушав отчет дяди Всеславы, заключил Дарник. — Отпустить тебя я тоже не могу — это будет нехорошо и для меня, и для тебя. До следующего лета со своими дружинниками поедешь воеводой в Арсову Вежу.
Арсова Вежа находилась в десяти верстах на север и третий год прикрывала Липов от некогда разбойного, а теперь союзного Арса.
— Ты забыл с кем разговариваешь. Я наследственный короякский князь, а не твой смерд. — Шелест весь так и кипел от обиды.
— И как наследственному князю тебе больше всех было выгодно подослать ко мне убийцу. И не волнуйся ты так, я тебя ни в чем не обвиняю, просто рассуждаю. Или делай как я говорю, или я замажу тебя таким подозрением на весь каганат.
Шелест долго молчал.
— Мои гриди не согласятся на это. Что им там делать зимой в глухом лесу? — наконец возразил он, как всегда сильно заикаясь.
— Гриди, увидишь, согласятся. Все лето жировали в городе, теперь пускай немного послужат не только тебе, но и Липову.
— Мы ни о чем таком раньше не договаривались.
— Мы о твоем приезде сюда с ватагой гридей тоже не договаривались, — заметил Рыбья Кровь. — Так каждый князь в каганате начнет думать, что может приехать сюда и вволю куролесить как ему захочется. Ты хотел помочь своей племяннице, вот и помоги. Тебя, конечно, никто и пальцем не тронет, если откажешься, но твои гриди, если не послушаются, будут наказаны полной мерой.
Шелест не стал дальше спорить, ушел жаловаться племяннице. И та тут же прибежала, дабы урезонить зарвавшегося мужа:
— Так нельзя. Ты обращаешься с моим дядей как с каким-нибудь десятским ополченцев. Не только он, но и мой отец не простят тебе такой обиды.
— Я князь выборный, а не наследственный, поэтому у меня знатных захребетников быть не может, — ледяным тоном внушал ей муж. — В воинской службе обиды тоже не бывает. Твой дядя успокоится и все поймет правильно.
Это распоряжение Дарника произвело сильное впечатление и в городе, и в войске. Корней едва поспевал приносить свежие известия:
— Тебя уже и князем перестали звать, а просто Молодой Хозяин, чтобы не путать с князем, которого ты засунул в медвежий угол. Так и говорят: бьет своих, чтоб чужие боялись. Другие спорят: чужие племена нашего князя еще больше боятся. Скажи, а есть кто-то, кого ты не станешь наказывать ни при каких обстоятельствах?
— Зачем тебе знать? — довольно улыбался Молодой Хозяин.
— Очень нужно. Я, когда поступал на твою службу, тебя совсем не боялся. А сейчас боюсь. И многие точно так себя чувствуют. Даже твои хорунжие и арсы.
Дарник крепко удивился и призадумался. Какого-либо особого страха перед собой он до сих пор не замечал, просто считал, что его требовательность ведет к большему порядку, и все. Постоянно же находиться среди робких боязливых людей — что может быть отвратительней?! Перебирая в памяти свои встречи и разговоры с липовцами за последнее время, он все больше убеждался в правоте ехидного шута. Всегдашняя нацеленность говорить и действовать самым кратким и полезным образом не только унесла из его жизни глупые и приятные мелочи, но сделала равнодушным к таким же мелочам у окружающих людей. А они, видимо, рассчитывали, что со временем будут все больше сближаться со своим князем, и теперь принимают его сдержанность за враждебное к себе отношение и вполне понятно тревожатся и волнуются от этого.
Копаясь дальше в своих предположениях и догадках, Молодой Хозяин пришел к открытию, поразившему его самого. Да, он действительно совершенно равнодушен к окружающим людям, пока они не доказали свою пользу ему, и причины этому две. Сперва, еще в Бежети, он, Дарник, крепко привязался к старшему двоюродному брату Сбыху, защищавшему его от других мальчишек. Потом Сбых насмерть разбился при падении с лошади, и он уже ни к кому не мог испытывать подобной привязанности. Когда эта горестная потеря постепенно затянулась, появился Клыч из соседней Каменки, с которым они начали вдвоем готовиться в княжеские бойники. Три года готовились, а в самый последний момент Клыч ответил, что никуда пойти не может, и в большой, опасный мир Дарник пустился один. Эти два удара, по-видимому, и приучили его никогда ни с кем сильно не сближаться.
Сейчас вот даже прежнее намерение в пику холодной жене продолжать посещать наложниц куда-то далеко отодвинулось, потому что тоже требовало болезненных сердечных затрат. А, в самом деле, кого бы он не стал наказывать ни при каких обстоятельствах?
— Послать в Арс за Шушей! — велел Рыбья Кровь явившемуся на вызов десятскому телохранителей.
Приказ услышала входящая с горячим питьем Всеслава.
— Ты уже последний стыд потерял, — упрекнула она, едва десятский вышел из спальни выполнять поручение.
Шуша была наложницей воеводы арсов Голована, когда-то захваченной в плен при осаде Арса, а через год Дарник снова вернул ее Головану в жены.
— Тебе самое время навестить своего дядю в Арсовой Веже, — вместо слов оправдания объявил князь жене.
— А если я не поеду? — не могла сдержать обиды княжна.
Дарник позвал караульного арса и отдал ему распоряжение:
— Приготовить для княжны лошадей и возок.
Коль скоро все меня боятся, то и жена должна бояться, ясно читалось в разом ставшем колючим взгляде Молодого Хозяина.
На следующий день на Войсковое Дворище приехала Шуша. В спальню князя она не вошла, а ворвалась. Уже зная об отъезде Всеславы, распоряжалась как истинная хозяйка. Отослала слуг, потребовала себе горячего малинного отвара, небрежно сбросила в угол на сундук свою верхнюю одежду.
— Как ты здорово придумал! — начала она, когда они остались одни. — Наверно, это твой Фемел подсказал, ты на такие штуки не мастер.
— Какие штуки? — Дарник с удовольствием рассматривал ее пышную, подвижную фигуру.
— Да с этим ранением. — Шуша присела на край ложа, дотронувшись до него мягким бедром. — Так им и надо, пускай ждут и боятся! Ну, иди сюда, нянька тебя покачает. — Она приподняла его и прижала к своей большой груди.
Князь счастливо засмеялся, вдыхая ее позабытый запах взрослой женщины. Раньше Шуша столь свободно себя не вела, и эти новые оттенки в ее поведении удивительно шли ей.
— А Голован где? С тобой приехал?
— Конечно, куда ему деться. В гридницу пошел с друзьяками поздороваться.
Дарник блаженно закрыл глаза, покачиваясь в такт ее движениям. Никому, даже матери в детстве, не позволял он так с собой обращаться. Конечно, каждый день иметь возле себя такую женщину, как Шуша, было бы невыносимо, но иногда… Как здорово он догадался позвать ее. Ужасно понравилось и то, что она посчитала этот выстрел из лука специально им подстроенным.
