Ознакомительная версия.
— Ты кто?
— Можешь называть меня дедушкой, — голос перешёл в смех. — Очень добрым дедушкой.
— Что тебе нужно?
— Мне? — Еремей явственно расслышал весёлое удивление. — Добрым дедушкам вообще ничего не нужно.
— Тогда отпусти.
— Я не держу.
— А кто?
— Долг, честь, ответственность… да как хочешь это назови. Узнаю себя молодым — бывало… ладно, потом расскажу.
— О чём?
— О чём спросишь.
— Но кто же ты?
— Неважно. Главное, что я знаю, кто ты.
— И кто же?
— Дезертир.
— Почему?
— А потому! Думаешь, погиб, так и всё? Да если каждый раз умирать, когда убивают… — голос сделал паузу и продолжил со странной интонацией: — Вот помру когда-нибудь, а вы страну просерете. На кого её оставить?
— Но при чём здесь я?
— А не только ты. Так что вставай, Ерёма, и иди. Вперёд иди… Некогда нам.
— Некогда умирать?
— И это тоже. Кстати, когда будешь в столице, заходи в гости, всё же почти родственники.
— Как тебя найти?
— Себя сначала найди. Ну что застыл или забыл, как жить?
Боль вернула Еремея к жизни. Боль и холодная вода, льющаяся прямо в лицо. Он попытался отвернуться и обругать неведомого шутника, но сил хватило лишь на слабый стон.
— Он живой! Михась, слышишь, он живой! — кто-то огромный и пахнущий гарью орал знакомым голосом и тряс профессора за плечи. — Ерёма, сволочь, ты живой!
— Он вас не слышит, товарищ старший десятник.
— Ничего… главное, что не помер.
Это про кого? И зачем вопить прямо в ухо? Сами они сволочи.
Иногда боль, ломающая тело, ненадолго отступала, и Еремею снились странные сны. Странные, но красочные и до того живые, что, казалось, сделай шаг, и окажешься там. Там, это в кабинете с ковром на полу и необычной лампой, чей рассеянный абажуром свет ложится на раскрытую книгу с подчёркнутыми строчками и заметками на полях… На площадке невысокой пирамиды из полированного камня, к подножию которой солдаты в парадных мундирах бросают знамёна поверженного врага… В зале с колоннами, в обществе маленького человека в инвалидном кресле и похожего на кагула толстяка с чем-то непонятным во рту… Вроде бы это называется сигарой? Странный способ курения, в Родении обычно используют трубки. Да, трубка тоже есть. Она лежит рядом с открытой коробкой… как их там… папирос?
А сегодня сны дополнились голосом. Знакомым голосом, тем самым, что обвинил в дезертирстве и не пустил к сияющим вратам Великого Ничто.
— Как вы себя чувствуете, товарищ профессор?
— Бывший профессор, — поправил Еремей неизвестного собеседника.
— Заблуждаетесь, товарищ Баргузин, — с явственно различимой усмешкой произнёс тот. — Более того, мы посоветовались и решили присвоить тебе звание академика.
— Что такое академик?
— Тот же профессор, только самый умный.
— Смеёшься? — Еремей по примеру голоса тоже перешёл на «ты».
— Смех продлевает жизнь.
— Какое тебе дело до моей жизни? И кто ты вообще?
— Придёшь в гости, узнаешь.
— Если захочу.
— Захочешь. Кстати, ты долго ещё собираешься лежать?
— Есть другие предложения?
— Излечи себя.
— Каким образом?
— Странно слышать такие слова от самого Эрлиха Белоглазого.
— Попрошу без оскорблений.
— Какие тут оскорбления? Так оно и есть, просто прими к сведению. Ну… ну и живи, конечно. Думаю, тебе повезёт больше, чем мне когда-то. Понимаешь… молодой был, глупый.
Внезапная догадка, озарившая Еремея, вдруг потребовала немедленного разъяснения:
— Кто-то говорил, что я — это ты.
— Да, говорил.
— Тогда получается, что Эрлих Белоглазый…
— Был когда-то им, не спорю. Но теперь эта почётная должность перешла… Извини, не специально же так получилось. И не спеши делать выводы — не всё, что мы называем трагической случайностью, таковой является. Вдруг не так трагично и совсем не случайно?
— Значит, моим именем станут пугать непослушных детей? Спасибо за подарок!
— Не стоит благодарности! Память восстанавливать будем?
— Чью?
— Ну не мою же. Закрой глаза и сосчитай до десяти.
— Как я закрою глаза, если и так сплю?
— Это неважно, просто представь себя с закрытыми глазами.
— Во сне?
— Да что же ты такой бестолковый? Весь в меня… Пойми, на нашем уровне уже нет никакой разницы между сном и явью. Образно, конечно, выражаясь. По бабам, во всяком случае, ходить не получится. В качестве привидения если только, но роль стороннего наблюдателя вряд ли тебя устроит, не так ли? Считай до десяти, дурень!
Матвей Барабаш помешивал в котелке мерзко воняющее варево и обернулся на звук шагов.
— Ну что, Миха, как он там?
— Плохо, — Михась присел у костра на корточки и протянул руки к огню. — Бредит. Всё ругается с кем-то.
— Ничего, и не таких на ноги ставили, — старший десятник зачерпнул полную ложку своей стряпни, понюхал и поморщился. — Вот вернейшее средство — если сразу не помрёт, то к завтрашнему дню очухается.
Кочик с сомнением пожал плечами. Что-то ему не приходилось слышать о случаях заживления ожогов на большей части тела обыкновенной похлёбкой из драконьего хвоста. Может, из чего другого и помогло бы, не зря же ходят слухи о живой воде и молодильных яблоках… В сказках, да…
— А если не очухается?
— Тогда помрёт. Чего морду кривишь? Это мы с тобой сдохнем, а такие люди, как Еремей, непременно помирают. Оно благороднее.
— А в живых ему остаться никак?
— Да я не в том смысле. Ну, ты понял.
— Понял, — вздохнул лётчик.
Ему очень не хотелось, чтобы умер лежавший в землянке профессор Баргузин. Совсем не хотелось, хотя в былые времена на студенческих попойках, в коих принимал живейшее участие, неоднократно произносил тосты за скорую и ужасную погибель строгого преподавателя хрен пойми какой словесности и древнебиармийского шаманизма. Жизнь повернулась так, что вчерашний злой гений Роденийского университета превратился в могучего… в могучего… Нет, даже слово такое ещё не придумано, чтобы точно назвать. Воин? Да, в какой-то степени воин в превосходной степени.
Да ещё эта магия, которая, по уверениям самого Еремея, магией вовсе не является. Тогда чем?
— Вроде готово, — Барабаш снял котелок с огня. — Не хочешь попробовать?
— Уж как-нибудь обойдусь.
— Зря.
— И всё равно воздержусь.
— Тогда и я не буду, — решил старший десятник. — Пойдём кормить нашего болящего героя?
Не услышав ответа, Матвей повернул голову к Михасю и крайне удивился выражению его лица. Тот с корточек шлёпнулся на задницу и так сидел с открытым ртом и широко распахнутыми глазами. И ещё пытался показать на что-то пальцем. Хриплые звуки, напоминающие свист и шипение одновременно, переводу на человеческий язык не поддавались и требовали немедленного уточнения.
Ознакомительная версия.
