Дашка стояла возле него на коленях.
— Вот они… лежат наши орлята… сломались у них крылышки… — сказал Шевырёв. Голос у него сорвался, атаман медленно встал на колено и без раздумий, без брезгливости, поцеловал обоих мальчишек в лоб. По очереди, Олега и Андрея. Было тихо, только на ветру хлопало знамя. Шевырёв закрыл мальчишкам глаза, и тогда в толпе кто-то вскрикнул и зарыдал, а потом — рыдание заглохло. Ветер хлестнул особенно яростно, и знамя развернулось над трупами. — Ничего… — с трудом сказал атаман. — Ничего, ребятишки… Вас теперь другие крылья несут… посильнее… А мы уж тут за вас… значит… как положено… — и вдруг налился чёрно-синей кровью и вскинул чугунный кулак: — Поквитаемся! За всё и за всех!
Кррррах! Разорвал тишину залп стоящего в ногах убитых караула.
Ахнуло вокруг эхо, летя прочь от станицы и возвращаясь к ней.
* * *
Тимка Задрыга возился возле выкаченного из ангара "Потёртого Гарри", когда я подошёл, пиная ботинками комья высушенной солнцем серой земли.
— Ты чего делаешь? — спросил я.
Тимка оглянулся. Лицо его было угрюмым и решительным. Смерив меня взглядом, он отшагнул в сторону и кивнул:
— Вот. Мы решили переименовать.
На носу планера — вместо надписи "Потёртый Гарри" — было написано свежей белой краской:
АНДРЕЙ КОЛПИН
— Восемнадцатую тоже переименовывают, — вздохнул Тимка и поправил букву А. — Вернее, это Макс первый решил… В "Олега Гурзо". А мы уже потом…
— Слушай… — я мучительно перевёл дыхание. — Но если же нас собьют… это же будет значить, что ребята снова умерли…
— Нет, — мотнул головой Тимка и поставил на траву банку с краской. — Фигня. Они не умерли. Просто… ушли. А раз вот такие машины у нас будут — значит, они снова воюют…
Я молча приобнял его за плечи и постоял так. Потом стукнул его в висок виском — и пошёл в ангар.
Колька ругался с Тошкой Задрыгой и Витькой Тимко.
— Ну на кой хер тебе в сотне фельдшер?! — орал Витька. — Я же летаю лучше тебя! В клубе летал лучше! Ты сам знаешь!
— Как на кой хер фельдшер?! — кричал Колька. — Сам не видишь, на кой?!
— Не вижу! Много он ребятам помог бы! Ну ладно — раньше, пока мы тихушничали — я один из вас что-то соображал по медицине! Но сейчас-то любую из девчонок свистни — побежит!
— Тьфу!!! — плюнул Колька. — Ладно! Ну а ты-то куда?! — повернулся он к Тошке. — Ты же оружейник! О-ру-жей-ник!!!
— Не разрешишь — подземным голосом сказал Тимка и хлюпнул носом, — я убегу.
— Куда-а?! — застонал Колька и зафигарил кубанку в угол. — Куда ты сбежишь, убогий?!
— Куда глаза глядят, — буркнул Тимка.
— Да поймите вы — лишнего аппарата всё равно нет!
— Коль, аппарат пришлют, — тихо сказал Витька. — А мы уже под боком… Готовый экипаж…
— Ладно! — рявкнул Колька. — А сейчас — пошли вон! — они, толкаясь, выскочили наружу. — Ты чего пришёл?! — рыкнул он на меня.
— Увольнение просить, — сказал я. Колька так и сел. Потом покачал головой и выдохнул:
— Ну — денё-о-о-ок-х… Куда?
— В станицу, к Дашке. До вечера, — сказал я. — Коль, пожалуйста. Мать у неё слегла, бабка вообще при смерти… ты же знаешь…
— Иди! — Колька выдернул из стола блокнот с формами-увольняшками. — Вот, пишу! До
семи ноль-ноль завтрашнего числа! Иди отсюда все, дайте мне…
Он уронил лицо на руки, упавшие на стол — и тяжело разрыдался.
* * *
За южной околицей станицы, где речка ныряла в каменное ущелье, пленные рыли окопы и вкапывали аляповатые бетонные репера. Верховые казаки — не местные — надзирали за происходящим с сёдел — неподвижные, похожие на странные конные статуи. Турки и какие-то негры работали уныло, молча, но споро, не отлынивая, хотя никто из охранников к ним даже не приближался. Было ещё прохладно, утро — без двадцати семь.
Когда я оставил дом Гурзо, там все спали. Я всю ночь почти работал кем-то вроде сиделки — и даже бегал к маме, а точнее — к её начальнице за успокоительным. Сейчас хотелось спать, и я надеялся только на одно — доберу в ангаре, днём вылеты вряд ли будут.
— Э, летун! — окликнул меня один из казаков. — Новости не слушал? — я помотал головой. — Наши Новгород освободили, и японский десант на Курилах зажали; Тихоокеанский флот потопил всю эскадру поддержки! — он махнул кубанкой. Я в ответ выставил большой палец.
Кажется, мы в конце концов всё-таки победим, подумал я. Пнул камешек, погнал его перед собой. Господи, как давно я не играл в футбол…
Какой будет жизнь, когда мы победим? Мне почему-то всё время казалось, что всё вернётся и будет как раньше… а вот сейчас, вот в этот момент, в это утро я вдруг ожесточённо подумал: не хочу, как раньше! Как раньше — это опять, значит, вернётся шумная бестолковщина, "народные избранники" (где они?!) на плакатах, наглые рожи "приподнявшихся", тупая долбёжка телепрограмм — всё то, о чём я раньше и не думал, чего и не замечал, а сейчас вдруг вспомнил с гадливой отчётливостью. Из-за кого у страны не было армии, чтобы защитить нас?! Из-за кого мы пошли воевать?! Кто приказал военным сложить оружие, кто вообще пустил на нашу землю врага?!
Нет. Не будет, как раньше. Уж я постараюсь.
* * *
Мне и правда удалось выспаться. Правда, лёг я не сразу — чуть ли не до полудня мы возились с профилактикой и разными мелочами, но потом я всё-таки завалился. И проснулся часов через шесть, а то и больше. Снова бой шёл неподалёку (ну, относительно неподалёку — километрах в пятидесяти), уже вечерело, и Колька тряс меня за плечо:
— Подъём, подъём, вылет.
— Встаю, — я поднялся, вжикнул молнией жилета. "Ставрик" уже выкатили, Витька стоял возле него, разостлав на сиденье карту. — Куда летим?
— "Терец" и "Вихрь" груз забрасывать горным стрелкам, а мы с тобой на дорогу за линию. Постреляем. Там горючее сгрузили.
— Во, а днём чего? — я проверил спуски РПГ.
— Маршрут хороший, низом, вдоль реки, — Витька сунул карту под зажим, погрузил рывком в нос аппарата ящик с бутылками. Денис Коломищев подошёл к нам:
— Горючки не привезли, я залил нашу барду из НЗ. Фильтры поменял. Удачи!
Мы похлопали по рукам. Опустив стекло шлема, я плюхнулся в сиденье, щёлкнул ремнём. Потом застегнул клапаны краг. Витька уже запускал движок, тот чихал, явно протестуя в связи даже с временным переходом обратно на самогонку. Я аккуратней уложил два "творения" ставропольских умельцев — 100-зарядные барабаны к РПК. А когда распрямился — мы уже взлетали. Слева — далеко-далеко — уже еле мелькали машины обоих Дорошей.
— Опс, — сказал Витька, тут же вырубая двигатель. Он был планерист от бога — "блюз" скользнул в тёплый поток и, казалось, даже набрал скорость больше, чем на движке. Конечно, именно казалось — но лететь так было приятней.
