Руфус Гавий, префект Цезены, стал приглашать Цезаря и его свиту к себе домой на пиршество, к которому он готовился несколько дней. Об этом же Цезаря упрашивала и супруга префекта Теренцилла. Формальным поводом для этого застолья было возрождение в новом виде местного амфитеатра, но, по сути дела, Руфус Гавий желал, чтобы его дом прославился тем, что в его стенах пировал сам Цезарь. Всякий победоносный полководец или успешный политик, по мнению римлян, несет в себе некий божественный ореол удачливости и частица этой удачливости остается везде, где бывает или ночует этот человек. Даже простое рукопожатие такого человека, как Цезарь, сулило удачу в делах тому, с кем он поздоровался. Так полагали суеверные римляне.
Цезарь недолго изображал колебания, в конце концов дав согласие Руфусу Гавию почтить своим присутствием пир в его доме.
В этой многочисленной толпе, где мужчины яркостью одежд и вычурностью причесок соперничали с женщинами, слуги и телохранители Цезаря выглядели серо и неприметно. Флавий и еще один слуга-писец постоянно находились рядом с Цезарем, записывая на табличках его срочные распоряжения и различные прошения от знатных горожан Цезены, которые пользовались случаем и милостью Цезаря, чтобы разрешить какие-то свои проблемы и давние тяжбы. Меня и Олвикса просители и друзья Цезаря то и дело оттесняли в сторону, нам приходилось прилагать немало усилий, чтобы находиться неподалеку от Цезаря, за безопасность которого мы отвечали головой.
Шумное сборище в амфитеатре пребывало там до полудня, затем Цезарь пожелал осмотреть главную площадь Цезены и расположенные вокруг нее храмы, бани, базилики и здания магистратур. Цезена, как и любая италийская муниципия, имела свое собственное внутреннее управление. Форма этого управления определялась римским сенатом применительно к обычаям и нуждам каждой местности. В греческих городах на юге Италии римляне сохранили давно действующие там местные институты власти, основанные на выборности всех чиновников при главенствующей роли народного собрания. На землях галлов, лигурийцев, бруттиев и мессапов на местах всем заправляли родовые вожди и советы старейшин. В латинских колониях, вроде Цезены, соблюдались формы суда и местной власти, какими они были в Риме. Высшие власти в Риме не занимались нуждами кварталов и трущоб, это было в ведении преторов, префектов и эдилов.
Жители муниципий имели полные права римского гражданства, то есть всякий гражданин Цезены мог свободно приехать в Рим, чтобы поучаствовать в народном собрании или в выборах магистратов. Более того, любой из граждан Цезены имел право выставить свою кандидатуру на выборах любого уровня в Риме. Правда, одного желания кандидата тут было мало. Нужна была еще моральная и денежная поддержка влиятельных лиц в столице, ибо группировки нобилей ревностно следили за тем, чтобы высшие должности в государстве занимали их выдвиженцы. В свое время таким же образом сделали политическую карьеру Помпей и Цезарь. Первый достиг высот власти и нынешнего могущества, опираясь на оптиматов, римских патрициев – поборников консервативной политики сената, стремившихся сохранить аристократическую республику. Второй выдвинулся в верхи благодаря поддержке популяров, которые стремились укрепить власть народного собрания и народных трибунов в противовес сенату. В число популяров входили обогатившиеся плебеи, разорившиеся патриции, прибывшие в столицу провинциалы и вообще авантюристы всех мастей, основной идеей которых было уничтожение крупного землевладения, ростовщичества и восстановление «республики предков».
Толкаясь возле Цезаря со своими прошениями, знатные граждане Цезены также наперебой предлагали ему свои услуги, набиваясь в клиенты. Иметь такого влиятельного патрона, как Цезарь, для любого провинциала было огромной удачей. Цезарь, понимая, что чем больше у него будет клиентов, обладающих гражданскими правами, тем вернее он станет набирать голоса в народном собрании, никому не отказывал в желании принести ему клиентскую присягу. Всех желающих заносили в особый список, дабы в определенный день и час провести над ними процедуру вступления под покровительство патрона.
Я тоже подумывал о том, чтобы стать клиентом Цезаря, но решил до поры до времени не спешить с этим. Все-таки клиентская зависимость неизбежно понизит мой социальный статус в глазах Цезаря, рассудил я. Это может помешать мне в дальнейших действиях, так как ограничит мою личную свободу.
* * *
После прогулки по городу и встреч с горожанами на здешнем форуме Цезарь отправился домой, чтобы принять горячую ванну и пообедать. На ужин Цезарь пообещал прийти в дом префекта Руфуса Гавия.
Омовение перед обедом, а точнее, перед вторым завтраком было для римлян в порядке вещей. Здешний очень теплый и влажный климат способствовал тому, что человек мог изрядно вспотеть и при незначительных физических нагрузках, даже при обычной быстрой ходьбе. Тем более люди обливались потом, пребывая в многолюдной толчее в каком-нибудь здании или в амфитеатре. В жару на потные лица и руки оседала пыль, в дождливую погоду многим приходилось шлепать в сандалиях по лужам и по грязи. К тому же любой прохожий мог угодить под ведро помоев, выплеснутое из какого-нибудь верхнего окна; у древних римлян выливать помои из окна на улицу было обычным делом.
Даже если гражданин, выйдя с утра из дому, не вспотел и не запачкался, занимаясь своими делами, перед обедом он все равно совершит омовение в ванне или под душем. Таков был местный обычай.
Удивительным открытием для меня стало то, что у древних римлян для нагрева воды использовались металлические змеевидные трубы, заключенные в кирпичный столбообразный каркас с топкой внизу и с дымоходом наверху. С одной стороны кирпичного каркаса на верхнем уровне имелся кран для подачи холодной воды, с другой стороны на нижнем уровне имелся кран для спуска в ванну горячей воды. Подобная конструкция протапливалась древесным углем, от которого было больше жара, чем от дров. Внешне эта водонагревательная система смахивала на чугунные колонки, которые еще встречаются в домах старого фонда и в коммуналках Москвы и Петербурга. В этих колонках через топку также шли поперечные трубы с водой, их удобство было в том, что благодаря газовой горелке вода в них быстро нагревалась.
Помогая Флавию растапливать печь для нагрева воды, я стал расспрашивать его о том, как давно он служит Цезарю.
Простодушный Флавий испытывал симпатию ко мне после того случая в Кремоне, когда благодаря моей быстрой реакции подосланный к Цезарю убийца не успел поразить его кинжалом. Только поэтому молчаливый и недоверчивый Флавий вступил со мной в беседу, как с закадычным другом.
– Я нахожусь неотступно при Цезаре уже лет пятнадцать, – молвил Флавий, сидя на корточках возле печной топки и подбрасывая в огонь бурые комочки древесного угля. – Цезарь подобрал меня на улице истекающего кровью. Уже не помню, из-за чего вспыхнула драка возле одного из кабаков Эсквилина, но мне тогда изрядно досталось. Лекарь, к которому меня доставил Цезарь, кое-как выходил меня. На мне до сих пор видны ножевые отметины на груди и шее. Гляди! – Флавий показал мне длинный белый шрам на своей крепкой загорелой шее.
Сидя на низенькой скамеечке, я слушал неторопливый рассказ Флавия.
Вылечившись, Флавий решил отплатить Цезарю добром за добро.
– Цезарь заплатил врачу за мое лечение, немало заплатил, – продолжил Флавий. – Денег у меня не было ни асса, поэтому я упросил Цезаря взять меня в телохранители, а мое жалованье забирать в уплату моего долга. Цезарь был тогда курульным эдилом. Устраивая зрелища для народа, он сам залез в такие долги, что ему грозила долговая тюрьма. Я был очень благодарен Цезарю за то, что он, обремененный такими денежными трудностями, пожалел меня, безродного бродягу, и спас от верной смерти. Вскоре и мне выпал случай заслонить собой Цезаря от ножей и кинжалов, это произошло в день суда над сторонниками Катилины. Их осудили на казнь по инициативе оратора Цицерона. Во время открытого голосования в сенате лишь Цезарь выступил против казни заговорщиков. Когда Цезарь выходил из здания сената, на него набросились с мечами и кинжалами знатные юноши из числа охранников Цицерона. Не будь рядом меня и Куриона, Цезарь неминуемо был бы убит на месте. Курион прикрыл Цезаря своей тогой, а я голыми руками отразил нападение наиболее озлобленных юнцов. С той поры ношу на себе эти шрамы. – Флавий усмехнулся, показав мне свои руки. На правом локте, на левом предплечье и запястье у него виднелись отчетливые багровые рубцы от острых клинков.
Со временем Цезарь так привязался ко Флавию, что уже не мог без него обойтись. Флавий все мог и везде успевал. К тому же он умел читать и писать, был не болтлив и не алчен. У Цезаря имелись и другие слуги, но главенствовал над ними опять же Флавий, который мог заменить и писца, и массажиста, и брадобрея, и хлебопека, и конюха…
