Впрочем, умудренный жизненным опытом Мамона не стал докладывать об этом Лейву, пусть уж лучше сам догадывается, а то, не ровен час, кто крайним будет? Он, Филофей, да еще Евтихий с Харитоном – почему вовремя не обнаружили подставу? Нет уж, в данном случае лучше действовать самим. Филофей поскреб бороду – был у него на примете один подмастерье… И сон-трава в запасе была, не без этого. Не дай бог, раб еще вырываться начнет, увидев цепи, покалечит кого или сам покалечится, как его потом такого в жертву по… Мамона чуть не плюнул. Так и хотелось сказать – поганым идолищам. Впрочем, похоже, сам базилевс тайно поворачивался лицом к кровавым языческим божествам, по крайней мере, именно такое впечатление складывалось у Филофея в последнее время.
Подмастерье – хромоногий, вечно обозленный на весь мир Нарцесс, тоже любитель особых любовных утех, чужих здесь не привечали – заявился ближе к ночи, привез с собой на тележке переносную наковаленку, горн, уголь, вместо приветствия лишь буркнул угрюмо:
– Ну, кого заковать?
– Идем. – Филофей похлопал его по плечу. – Закуешь, потом выспросим кое-что…
– Как же мы выспросим? – резонно переспросил подмастерье. – Ежели, надо полагать, раб ваш сон-травой напоен?
– Напоен, да, но несильно. Ткнешь шкворнем – живо проснется. – Филофей зло осклабился и подозрительно посмотрел на принесенные кузнецом цепи. – Не тонковаты ли?
– Для твоих невольников – в самый раз, – потряс головой Нарцесс и глухо расхохотался.
Ждану снилось поле. Желтое, привольное, все в снопах сжатой ржи. Пряталось за ближним орешником нежаркое осеннее солнце, в высоком голубом небе пролетали стаи птиц. Птицы надрывно кричали, прощаясь до следующей весны с этим полем, орешником, с рекою и дальним лесом, синим-синим, словно бы покрытым туманною дымкой. Посмотрев на птиц, Ждан наклонился к снопу и обернулся, услышав позади звонкий девичий смех. Улыбнулся, узрев знакомую девушку, Здравку, веселую, с карими искрящимися очами и волосами цвета выгоревшего на солнышке льна, тоненькую, как солнечный лучик.
– Здравка! – громко воскликнул отрок. – Тебя ли вижу?
– Меня. – Девушка снова засмеялась. – А вот тебя что-то давненько не видно в селище! А ведь помнишь, на Ярилу…
– Помню. – Ждан покраснел. – Целовались…
– А я уж думала – позабыл.
– Да не позабыл, нет! У князя я теперь служу, Здрава, в дружине молодшей.
– Вот как?! Ну, иди сюда, поцелую… Ой, что это у тебя на спине? Никак плети?
– Было дело, – усмехнулся Ждан. – Едва живой остался.
– Бедненький… Ну, иди же!
Отрок медленно – хотелось бы быстрее, но ноги все равно двигались медленно – направился к деве. Та уселась на сноп, улыбаясь, поправила на голове венок из красно-желтых осенних цветов. Ждан вдруг вскрикнул – прямо из-под снопа выползала отвратительная жирная гадина со скользкой черной кожей и злобным немигающим взглядом.
– Что ж ты встал, Ждане? – Здравка раскинула в стороны руки, едва не задев змею.
Та подняла голову, зашипела, раскрыв пасть с ядовитым зубом, и, прошелестев кольцами, бросилась… Ждан прыгнул, пытаясь защитить девушку… И почувствовал, как гадюка ужалила его в предплечье. Больно, словно огнем ожгла… Не выдержав, отрок закричал… и проснулся.
Жуткая боль в предплечье не проходила, еще бы – уж больно здорово прижгли раскаленным шкворнем. Ждан застонал, осмотрелся. Он лежал на ложе в своей каморке, руки и ноги были скованы цепью. Перед ложем на узкой лавке сидели двое: один – уже знакомый отроку Филофей, бывший в доме за главного, другой – угрюмый, какой-то скособоченный парень в кожаном переднике. Рядом с ним, на жестяном листе, горкой лежали тлеющие угли.
– Ну, – нехорошо усмехаясь, осведомился Филофей, – так кому ты подавал знаки?
– Какие знаки? – Ждан выдал себя, ему бы молчать, делая вид, что не понимает греческой речи, уж потом-то сообразил, да поздновато.
– Кому ты светил в окно, тварь? – Филофей подошел к ложу и, размахнувшись, хлестко ударил отрока по щеке. – Отвечай!
Ждан молчал. Ответил бы, да пока не знал как. Вот и думал, тянул время.
– Ах, не хочешь говорить? – Мамона накинулся на юношу с кулаками, разбил в кровь губы. – Не хочешь?!
– Постой, господине. – Усмехнувшись, угрюмый подмастерье Нарцесс взял большие клещи и, захватив ими горячий уголек, осторожно положил его на обнаженную грудь отрока. Ждан закусил губу…
– Ага, не нравится?! – довольно захохотал Филофей. – Добавь-ка еще угольку, Нарцесс.
– А может, лучше его оскопить? – Нарцесс щелкнул клещами.
– А что, – обернувшись, Мамона подмигнул подмастерью, – давай! Чай, не сдохнет. А сдохнет, так туда ему и дорога.
Конечно же, оскоплять отрока никто не собирался, такая жертва – насмешка над божествами. Ну их, еще начнут мстить, не сами боги, так Лейв или эпарх с Овидием точно. Однако Ждан-то об этом не знал! А потому, полагая к тому же, что полностью раскрыт, дернулся изо всех сил, постепенно напрягая силы, как учили когда-то Твор и воевода Вятша. Тонкие цепи не смогли оказать должного сопротивления и со звоном лопнули. Вскочив с ложа, отрок оттолкнул опешившего Филофея и, вырвав из рук подмастерья клещи, бросился вон. Прогрохотал по узкой лесенке на первый этаж и замер, прислушиваясь. Хватило ума не лезть сразу во двор, знал – там наверняка охрана. Да и собаки ночью лаяли. Конечно, перед Ирсой любая собака – щенок, умертвит – не успеешь моргнуть глазом. Ждан вздохнул… Жаль, конечно, что так получилось, что не оправдал он возложенных на него надежд. Жаль… А ведь этих, наверху, оставлять в живых нельзя! Расскажут… Впрочем, князь предупреждал – не они настоящие хозяева. Значит – убить… Сжав в руке увесистые кузнецкие клещи, Ждан затаился у лестницы. Филофей с угрюмым парнем что-то не торопились спускаться… О, боги! Как же он не подумал! Ведь в доме мог быть еще один выход!
Заперев уличную дверь на засов, юноша в два прыжка одолел лестницу, бросился к своей каморке, распахнул… Ну, так и есть, птички уже улетели… Юноша задумался.
– Помогите, – неожиданно услыхал он жалобный девичий голос.
Ждан насторожился, прислушался…
– Пожалуйста, помогите…
Голос доносился из соседней каморки. Отрок откинул засов и ударом ноги распахнул дверь. Прямо на полу лежала связанная по рукам и ногам девушка, на вид чуть постарше Ждана. Довольно-таки красивая – смуглявая черноглазка с распущенными черными, как вороново крыло, волосами. Несчастная была одета лишь в короткую разорванную на груди тунику.
– Помогите же! – увидев Ждана, громко прошептала девушка. – Быстрее, они сейчас придут.
– Кто? – быстро развязывая деву, поинтересовался отрок.
– Филофей и этот, второй, угрюмый, по-моему – кузнец или подмастерье. Они сперва собрались запытать меня до смерти, но отвлеклись на какого-то парня… Случайно, не на тебя?
– На
