Утром конны и оружны выехали в Куркино. Впереди боярин, обочь – Алексей – всё же сын боярский, а позади – новики.
Через час скачки по проселочным дорогам въехали в село. Со звонницы церкви стлался малиновый звон колоколов, и все перекрестились на храм.
Боярин со свитой ратников поперва к местному боярину Плещееву направился, поскольку не заехать – значило обиду нанести.
Плещеев в имении оказался и встретил гостей радушно, обнял посреди двора, расцеловал троекратно.
– Глафира! Сбитню дорогому гостю!
Не зря боярин охлопывал да лобызал Кошкина – он время тянул, давал возможность своей супружнице одеться, как подобает, да прихорошиться.
Павой выплыла Глафира на крыльцо. В сарафане и кокошнике, пальцы в перстях, на шее – жемчуга, собою дородна да пригожа. К Кошкину подошла, корец сбитня с поклоном вручила. Выпил гость, крякнул и корец перевернул, показывая, что ни капли не оставил, боярыню в щёки и уста расцеловал по обычаю.
А уж после в дом, в трапезную прошли. Во главе стола хозяин сел с боярыней, по правую руку, на почётное место – Кошкин, рядом ратники его. По левую руку – старший гридь Плещеева.
Боярыня лишь вина из кубка пригубила и откланялась. Не след женщине мешать мужам разговоры серьёзные вести.
Сначала, как водится, об урожае, что в закрома собрали, потом на татар да прочий степной люд перешли.
Кошкин на новиков показал:
– Пополнение в дружине моей, троих на смотр по зиме выставлю.
– Похвально!
– За тем к тебе приехал. Кузнец у тебя есть, кольчугами славен.
– Сделает! Он у меня мастер, не хуже иного заморского плетение делает, сабля не берёт.
Когда перекусили немного, Плещеев обратился к своему гридю:
– Степан, проводи ратников к кузнецу, пусть заказ примет. А мы с гостем дорогим потолкуем покамест.
Степан поднялся, кивнул, и воины направились к кузнице.
Во всех сёлах кузницы стояли на окраинах. Избы деревянные, а в кузне огонь не утихает, потому от греха огненного подальше держались.
Кузница оказалась большой и просторной. Один из подмастерьев меха у горна качал, ещё двое молотами по раскалённой железяке били. Сам кузнец молоточками ударял туда, где удар нанести надо. Плющился раскалённый докрасна металл, окалина и брызги во все стороны летели. В кузне жарко, чадно, дымно, железом пахнет.
Когда доковали и железо остыло, подмастерье ухватил его огромными щипцами и снова сунул в горн.
Кузнец смахнул пот.
– День добрый! – поздоровались все.
– И вам не хворать!
Степан выступил вперёд.
– Боярин велел заказ принять, новикам Кошкина кольчуги сделать.
– Неуж Кошкин приехал? Давненько его не видел, почитай – годика три. Слышал, несчастье его постигло, руку потерял?
– Так и есть.
Тонкой верёвкой, на которой через каждую пядь были завязаны узелки, кузнец обмерил новиков и что-то нацарапал писалом на бересте.
– Полагаю, ко Крещению готовы будут.
На лицах новиков проступило явное разочарование, но кузнец сказал:
– А вы как думали? Тысячи колец надо сделать, связать их между собой, сварить. Быстрота нужна только при ловле блох, а серьёзная работа времени требует, трудов. Опять же сталь потребна не абы какая. Моё изделие редкая сабля возьмёт.
Новики вышли из кузни приободрённые.
Кошкин с Плещеевым изрядно напились вина да пива. По традициям, если гостя не выносят из избы хозяина, стало быть – приём плохой, скуповат хозяин на угощение и выпивку. А куда пить, коли дорога предстоит?
Кое-как они усадили Кошкина в седло, откланялись Плещееву, который сам едва на ногах держался, и выехали с его двора.
Двигались шагом, и боярин всё норовил из седла вывалиться. Однако Алексей ехал рядом и Кошкина поддерживал.
Новики посмеивались, но Алексей показал им кулак:
– Не рассчитал боярин, чего лыбитесь! Ещё раз ухмылки на ваших харях увижу – будете завтра с камнем на горбу двадцать кругов бегать.
Угроза подействовала: новики уже знали, что Алексей слов на ветер не бросает.
Боярин пришёл в себя, когда они уже подъезжали к имению.
– Чего ты меня обнимаешь, ровно девку?
А самого в седле ещё качает. Правда, держится уже самостоятельно, без посторонней помощи. Во дворе слезть попытался, хорошо – Алексей поддержал, иначе упал бы на глазах у дворовых холопов. С одной стороны боярина держал Алексей, с другой – Прохор. Так и завели, а скорее – занесли они его по ступенькам, да сразу и в опочивальню.
Боярыня ахнула:
– Случилось чего?
– Потрапезничал с боярином Плещеевым, да сил не рассчитал. К утру как новая деньга будет, – ответил Алексей.
– Нельзя ему много пить с его здоровьем. Он, как руку потерял, слабый стал. Хорохорится, как кочет, да я-то вижу.
На следующий день боярин проснулся только к полудню и вышел с помятым лицом.
Алексей же с новиками часа четыре уже как занимался. Ноне кулачный бой осваивали, но не русский, как на Масленицу бьются – стенка на стенку. Там всё честно, удары только руками, ниже пояса бить нельзя, а лежачего и вовсе не трогают. Для реального боя эти правила не годятся: тут и подсечки ногами в ходу, и удары щитом хороши, да и пальцем в глаз ткнуть не возбраняется. Главное – противника из строя вывести, а как – это уж твоё дело.
Ратник в любой момент боя без оружия остаться может. Копьё в чужом теле застрянет так, что и не вытащишь, сабля сломается или вылетит из руки – вот тогда ножом боевым или кулаком биться надо, не оставлять поле боя.
Алексей не только тело новиков тренировал, он ещё и дух их укреплял. Рассказывал о русских военных традициях, построении войск, манёврах. Ведь вместе с ним ратников всего трое, и при всём желании невозможно организовать учебный встречный бой, отражение в пешем строю конной атаки и другие премудрости. Было бы ратников человек десять – другое дело, их можно было бы разбить на две группы.
О тактике степняков говорил, подчёркивая, что она отличается от русской. Те же татары пускали впереди основного войска лучников: они наскакивали на неприятеля и осыпали его стрелами, успевая выпустить за короткое время целый колчан, а потом разворачивались и пускались наутёк. Только это обманка была. Неприятель в погоню бросался, разъярённый потерями от обстрела, а основное войско татарское обходило атакующих с двух сторон, окружало, расстраивало их ряды и уничтожало.
– Не бросайтесь за противником очертя голову! – внушал Алексей новикам. – Конечно, велико желание догнать врага и порубить его в капусту. Только в бою самый лучший помощник – трезвая голова. Думать всегда надо, обстановку оценивать. К примеру: видишь пыль впереди, а ветерок небольшой – откуда пыли взяться? Стало быть, конница идёт, за пешим строем пыли много не будет.
И об Александре Македонском говорил, о тактике Византии, о Железном Хромце, как звали ещё Тамерлана; о немецких псах-рыцарях рассказывал. Не забыл и Владимира Мономаха.
Парни слушали, раскрыв рты от изумления, – для них истории о великих полководцах были откровением и звучали как сказания, легенды. Спросили однажды:
– Дядько Алексей, откуда ты столько знаешь?
– Учителя были хорошие. Да книги разумные ещё читать надо.
– Читать? – хором удивились оба. – Мы грамоте не обучены.
Вот тебе раз! Об этом Алексей как-то не подумал. Не ожидал он, что в таком возрасте парни неграмотны. А впрочем, чему удивляться? Росли в деревне, с малых лет батрачили, школ не было. На селе ведь грамотных людей по пальцам одной руки пересчитать можно – боярин, тиун, священник да сельский староста.
В этом плане Великий Новгород отличался в лучшую сторону. Многие взрослые, и женщины в том числе, грамоту знали, могли вести счёт. А во многих княжествах даже боярыни или купчихи расписаться не умели.
Пришлось Алексею с парнями за грамоту взяться. Бумагу достать сложно, да и дорого, вся она была иноземной: персидской, китайской или венецианской, и лист стоил, как курица. А про пергамент или папирус и говорить нечего, на них только государи да великие князья писали. Поэтому учиться писать начали на бересте, а когда её под руками не оказывалось – так и палочкой на пыли, а затем и на снегу.
Парни успехи делали, за неделю весь алфавит освоили. Затем слова писать начали.
Алексей любую возможность использовал. Увидит монету, сунет новикам под нос:
– Прочти, что написано, – ведь надписи были на аверсе и реверсе.
И счёту учил – хотя бы до ста.
Для воина счёт – знание необходимейшее. В дозоре, увидев врага, сосчитать его надо. Зачастую не каждого воина считали, а стяги, прапоры, флажки или бунчуки. У каждой сотни – свой. Как у татар: три бунчука разноцветных, стало быть – три сотни. Бунчуки, как и прапоры, не для чужих глаз потребны. Ими в бою управляют – как и трубой или барабаном.
Барабанщики и трубачи были во всех армиях, назывались только по-разному, как и знаменосцы. У русских знамя называлось прапором, а знаменосец – прапорщиком. Сами же знамёна полков – стяги – тоже разные по цвету были. В бою голосом сигнал не подать, не услышат, вот и били в барабаны, трубили в трубы. Сотник по-любому сигнал поймёт, тем более что он дублировался прапором из ставки князя или воеводы.
