Стефан Геймс - Книга царя Давида

Царь взглянул на меня так, будто услышал голос с того света, и сказал: "Сон? Нет, Нафан, то был не сон, а живейшая явь!"

Священник Авиафар, писец Сераия и иные присутствующие засыпали Давида вопросами: может, все-таки видение? На кого больше похоже – на ангела или на человека? Короче, начался шум и гам. Давид, погладив бороду, сказал наконец, что это существо вполне сошло бы за ангела, не совершай сей ангел омовений, положенных женщине ежемесячно, а увидел он эту женщину, встав ото сна, с крыши своего дома при свете заходящего солнца. Писец Сераия тотчас сообразил, что это была Вирсавия, дочь Елиама, вышедшая замуж за хеттеянина Урию, тысячника, который сейчас воюет под началом Иоава, осаждающего аммонитский город Равву; как раз накануне похода Урия с женой и въехали в один из домов по западную сторону от дворца. Если будет на то царская воля, добавил Сераия, он сходит к Вирсавии и передаст ей, что она понравилась царю, а уж дальше все просто. Просто, да не очень, сказал Давид. Разве не принадлежат царю все дочери Израиля, удивился Сераия, в том числе те, кто замужем за чужеземцем вроде хеттеянина Урии?

Разумеется, ответствовал Давид, но за исключением жен, у которых мужья находятся в действующей армии. Этих никто не смеет тронуть, ни старейшина племени, ни сам царь. Иначе кто пойдет сражаться за Господа, не будучи уверен, что дом его и жена остались под надежной защитой?

Священник Авиафар подтвердил, мол, воистину такова заповедь Господа, необрезанные называют ее табу, а царь Давид, как всегда, мудр и справедлив.

Тогда Давид стукнул кулаком по столу и воскликнул: "Значит, по-твоему, пусть царь сгорает от страсти и нельзя ему затушить это пламя?"

Авиафар аж поперхнулся от страха, пришлось хлопать его по спине. Придя в себя, он сказал: "Если царь сгорает от страсти, то пламя надо, конечно, тушить, ибо благополучие избранника Божьего – заповедь наипервейшая. Сам Господь явил Свою волю тем, что соопределил на один и тот же час омовение оной женщины, закат солнца и пребывание царя на кровле дома своего".

Писец Сераия заявил, что так называемое "табу" к данному случаю неприложимо, ибо хеттеянину Урии от сожительства его жены с царем не только не сделается никакого ущерба, но, напротив, ему выпадет великая честь, то есть внакладе он не останется.

(Пора выразить свое восхищение, подумал я, и сказал, что никогда не слышал рассказа более занимательного и наблюдений более метких. Но неужели господин Нафан, самолично участвуя в том разговоре, не высказал своего мнения о так называемом "табу"?

Усмехнувшись, Нафан проговорил со скромной миной: "Я положил себе за правило не высказываться, пока Господь не вразумит меня Своим словом".

После чего он продолжил чтение.)

Давид послал слуг взять Вирсавию; и она пришла к нему, и он спал с нею, ибо она была чиста от нечистоты своей; потом она возвратилась в дом свой.

(Тут я опять перебил Нафана:

– От союза этой пары родился мудрейший из царей Соломон, поэтому негоже, чтобы читателю показалось, будто все ограничилось лишь грубым совокуплением. Неужели царь Давид ни разу не обмолвился, хотя бы намеком, о любезностях, нежностях или ласковых словечках, которыми он обменивался с госпожой Вирсавией в ту первую ночь любви?

– Царь Давид поведал мне однажды, что ни среди женщин, ни среди мужчин не знавал кого-либо более искусного в любви, нежели Вирсавия, дочь Елиама. А вот насчет слов, сказанных той ночью, придется тебе, видно, обратиться к самой царице-матери. – Мой господин близко знаком с нею? – поинтересовался я наилюбезнейшим голосом.

– Если б не мой добрый совет, – Нафан многозначительно помолчал, – и не Ванея с его хелефеями и фелефеями, то сидеть бы сейчас ее сыну не меж херувимов, а в самом темном и страшном узилище.

– Стало быть, мой господин без особого труда уговорит мать-царицу принять меня для ответов на кое-какие вопросы?

Нафан поднял белесые брови: – Боюсь, она будет не слишком разговорчивой.

И он вновь продолжил чтение.)

Женщина эта сделалась беременною, и послала известить Давида, говоря: я беременна.

Случилось так, вспоминал Нафан, что в тот день царь призвал меня для малых пророчеств. И сказал мне царь: "Слушай, Нафан, пусть Бог то и то со мною сделает, если она не подстроила это нарочно". Я спросил, на чем основаны его подозрения. Он ответил: "О том ведомо Господу, ибо Он смотрит не так, как смотрит человек. Господь смотрит на сердце; да и чутье мне подсказывает".

Я сказал Давиду, мол, каждый новый сын – благо, если, конечно, он от его семени.

На сей счет не приходится сомневаться, сказал Давид, к тому же он сам видел, как Вирсавия совершала положенное ежемесячное омовение, а привели ее спустя всего несколько часов "чистою от нечистот ее"; что же до ее мужа Урии, то ему сюда от аммонитского города Раввы самого спешного хода не менее четырех дней.

Тогда я говорю: "Значит, Господь благодетельствует раба Своего не только словом, но и делом в данном случае – дитем".

Тут Давид поморщился: "А как же быть с заповедью Господней, которую язычники называют "табу"? Можно утаить любодеяние, но ребенка-то не скроешь; возможно, когда-либо в нашем роду и будет непорочное зачатие, однако до сих пор такого не слыхали".

Я спрашиваю: "Верно ли я понял, что от Раввы. которую осаждает Иоав, а вместе с ним и хеттеянин Урия, до Иерусалима всего четыре дня спешной езды?"

Царь отвечает: "Верно".

Я говорю: "Значит, от Иерусалима до Раввы тоже всего четыре?"

Царь: "Разумеется". Тогда говорю: "Таким образом, понадобится лишь восемь дней, чтобы Урия прискакал в Иерусалим, переспал с женой и стал отцом ребенка, ибо с точностью до одного-двух дней все равно никому не дано знать, какой срок определен младенцу в материнской утробе, не так ли?"

Тут царь Давид толкает меня локтем в бок и молвит: "Нафан, друг мой, не будь ты пророком, я бы сказал, что ты отменный плут".

Господин Ванея любезно ознакомил меня позднее с несколькими письмами, сохранившимися в архиве Иоава, который командовал осадой аммонитского города Раввы.

Хеттеянину Урии, тысячнику, пребывающему ныне под Раввой – от его любящей супруги Вирсавии, дочери Елиама.

Да дарует Господь моему супругу долгую жизнь и богатую добычу. Любящую жену твою снедает тоска по твоим объятиям. Приезжай. Ласки твои – рай для меня, я таю от них будто снег на солнце. Приезжай скорее! Царь Давид прослышал про тебя и благоволит тебе; ты сядешь за столом его и тебе воздадут почести, а ночью ты придешь к голубке своей. Спеши же! Да донесет до тебя Господь мои воздыхания!

Судя по всему, письмо это прилагалось к прошению Урии на имя военачальника Иоава, прошение гласило:

Дважды герою Израиля, военачальнику Иоаву, сыну Саруину – от раба его хеттеянина Урии, тысячника.

Да пошлет Господь моему господину победу во всех сражениях.

Из прилагаемого к сему письма следует, что неожиданные семейные обстоятельства требуют моего приезда домой. Поскольку осада идет планомерно, полагаю кратковременную отлучку возможной. В этой связи покорнейше прошу десятидневного отпуска. Обязуюсь по прибытию в Иерусалим незамедлительно отметиться в ставке.

Прошение Урии совпадает по времени с запиской, полученной Иоавом от царя, то есть верховного главнокомандующего.

От избранника Божьего, любимца Израиля, льва Иудейского, царя Давида – военачальнику Иоаву.

Да укрепит Господь твою силу.

Прослышал я о хеттеянине по имени Урия, воине доблестном и храбром, отменном тысячнике. Не премини послать его на несколько дней в Иерусалим, хочу познакомиться лично.

Для Господа, однако, хитроумнейшие человеческие планы – лишь пыль, которую сметает любое дуновение ветра. Кто бы мог предположить, что сей хеттеянин Урия окажется столь добродетелен, воздержан и благороден?

Прибыв в Иерусалим, Урия явился ко двору; Давид позвал его к себе, расспросил об Иоаве, о духе войска, о ходе войны. Потом он сказал Урии: "Иди домой и омой ноги свои". Тот ушел из дворца, а вслед за ним понесли дареные царские кушания.

– Но спать Урия лег при вратах царского дворца, у начальника стражи, и домой не ходил.

Я еще оставался с царем Давидом, когда от Вирсавии прибежал раб сказать: "Видели Урию, как он въезжал в Иерусалиму и госпожа коя согрела воды омыть ноги его и приготовила мясо, что подарено царем, и застелила супружеское ложе, но муж даже в дом не заглянул".

Тогда царь послал человека и узнал, что Урия действительно спит у ворот дворца. Давид велел привести Урию, которому сказал: "Вот, ты проделал дальний путь от Раввы до Иерусалима, четыре дня добирался сюда. Отчего же ты не пошел в дом свой?"

Урия, поклонившись, ответил: "Раб ваш, хотя и хеттеянии, однако принял истинную веру, а потому ставит долг выше удовольствий, Ковчег, Израиль и Иуда – в шатрах военных, господин мой Иоав и воины его – в поле, а я пойду в дом свой есть, пить и спать с женою? Клянусь твоею жизнию и жизнию души твоей, этого я не сделаю".