Като вздохнула — ей придется нести этот крест до последних дней. Есть долг перед императором и страной, его нужно выполнять даже тогда, когда жить не хочется…
— Ваше императорское величество!
Она повернулась на знакомый голос статс-дамы — та чуть присела перед ней, склонив голову:
— Посыльный от господ сенаторов принес важные государственные бумаги, требующие вашего разрешения!
Екатерина Алексеевна только вздохнула — дела не кончались, словно текли полноводной рекой. Как хорошо было до войны, когда их решал император, но как плохо было бы сейчас, если бы этих дел не имелось!
Кагул
Янычары приближались, и быстро. Ветер раздувал полы халатов, обнажая крепкие лоснящиеся тела. Свирепый рев давил уши, оскаленные лица напоминали Тихомирову святые книги, в которых описывалось нечестивое воинство. Страшный враг! С такими он столкнулся лоб в лоб тогда еще, при Очакове. Славная была победа…
— Дядя Ваня! Устоим ли? Сколько же их много!
— Не боись, сынок! При Куненсдорфе страшнее пришлось, но устояли. — Старый солдат положил руку на плечо молодого рекрута.
Прекрасно понимал служака, что первый бой завсегда страшен, а тут такой супостат валит, что самого за малым дрожь не бьет, хотя повидал он в жизни всякого. Что же говорить про паренька, что в первый раз в поход вышел!
— И здесь устоим, штыки у нас заточены не хуже их ятаганов. — Тихомиров улыбнулся юноше, а сам с надеждой посмотрел на солдат переднего фаса, что лихорадочно орудовали шомполами, перезаряжая фузеи.
— Аллах акбар!
Дикий выкрик янычар оглушил, но не остановил апшеронцев — те уже забили пыжи в стволы и теперь вставляли шомпола в гнезда. Все правильно, ведь перезарядить ружья они теперь не успеют, а терять казенное имущество не положено.
— Аллах акбар!!!
— Примкнуть штыки! Первая, вторая шеренга — на колено становись! — Звонкий выкрик полковника прорвался через вопли янычар. Солдаты, услышав команду, тут же опустились, будто волна по строю прошлась.
— Третья и четвертая шеренги — целься! Пли!!!
Солдатский строй взорвался огнем и моментально окутался клубами порохового дыма, а янычары словно подавились воплем и тут же разразились дикими утробными криками смертельно раненных зверей.
— Первая с колена, вторая стоя! Пли!!!
Команду «целься» старый полковник Пашков опустил — в дыму она бесполезна. Но не сам залп, сделанный в упор, — с десятка шагов не промахнешься по плотно сбитой толпе.
Тихомиров мог только слышать рев умирающих, но это еще больше раззадорило османов.
— Аллах акбар!!!
— В штыки, братцы!!!
— Алла!
— Бери на штык!
Удар янычарских орт был чудовищно страшен. Ощетинившееся штыками каре апшеронцев вздрогнуло, но все же устояло. Солдаты стояли плотно, плечом к плечу, в передние шеренги упирались задние, а потому натиск османов не опрокинул русских, не прорвал их строй.
И турецкая ярость разбилась о русскую храбрость — началась жестокая рукопашная схватка. Ятаганы против штыков и шпаг, дикие крики не могли перебить и заглушить матерную русскую разноголосицу.
— Гранаты к бою!
Услышав команду командира, сержант достал из сумки тяжелую, фунта на три, ручную бомбу на длинной ручке. Такие были розданы еще на Ларге самым надежным солдатам, в два десятка которых вошел и Тихомиров.
— На взвод ставь! Чеку рви! Бро-о-осай!!!
Сержант крутанул массивное кольцо и, цепко ухватив пальцами, потянул кольцо с чекой. Внутри железного цилиндра щелкнуло, повалил дымок. Тихомиров размахнулся и метнул страшный «гостинец» через головы отчаянно дерущихся солдат в колыхающееся впереди турецкое скопище и еще заметил, как туда же, кувыркаясь в воздухе, летят и другие гранаты.
Старые бомбочки, что фитилем поджигались, ни в какое сравнение с этой гренадой не шли. Внутри ведь порох был, а здесь начинка намного крепче, это как слабенькая бражка супротив ядреного самогона…
— А-а!!! У! А!!!
Взрывы на мгновение заглушили рев янычар, и их натиск на десяток секунд ослаб. Однако османы по-своему оценили «гостинцы» и так навалились, что русские не устояли. Да и трудно устоять, коли на одного по трое набрасываются!
— Уходи взад, сынок! Мал ты еще! — Иван дал пенделя рекруту, тот отшатнулся, и стоящие сзади гренадеры тут же задвинули мальца еще дальше, в самую глубь каре.
Тихомиров облегченно вздохнул и сдернул с плеча фузею с примкнутым кинжальным штыком. Вовремя успел — разом рухнули несколько солдат, и на сержанта попер здоровенный янычар в залитом кровью халате. Хищно ощерив кошачьи усы, турок заорал и взмахнул ятаганом.
Старик воспользовался моментом, и его руки стремительно выбросили фузею вперед, штыком преодолев мягкую преграду. Ладонь привычно надавила на цевье — клинок насквозь проткнул янычара.
Осман только выкатил глаза, как Иван уже вырвал штык и тут же выстрелил в упор во второго янычара, прямо в оскаленный криком рот. Пуля разворотила тому голову, красные брызги окропили лицо солдата, и тот в ярости закричал:
— Врешь! Не стар я еще!!!
Третьего янычара Иван взял в грудь, тот выгнулся с хрипом, и клинок зажало между ребер. И тут же бок обожгло, тело враз ослабело, а колени подогнулись. А потом резануло грудь…
— Врешь, не пройдешь!
Старика, смертельно раненного тремя ударами ятаганов, но еще живого, затаптывали чужие ноги, над ним развевались полы османских халатов, а он вытянул оставшуюся гранату, с трудом повернув кольцо.
Захлебываясь кровью, чувствуя, как она хлещет из него, одним рывком он вытянул чеку, истратив все силы без остатка. В гранате щелкнуло, повалил дымок. Старческие, смертельно бледные губы прошептали:
— Я русский солдат…
Юконский острог
— Григорыч, а ведь сюда идут, нехристи!
Самую малость возбужденный шепот казака вывел Алексея Орлова из дремоты. Ночь была еще та — спали вполглаза, поочередно, да и холодно было, зуб на зуб не попадал.
Хорошо, что одеяла с собой прихватили, налаживаясь ночевать у Игнат-креста, а то околели бы здесь от ночной стужи, что накатывала от гор и ледяного озера.
По совету бывалого казака, не единожды попадавшего в подобные переделки, Алехан решил заночевать на скалистом обрыве, что нависал над озером. Оно и было правильным — идти ночью к острогу по незнакомой местности худо, можно на колошей нарваться.
А здесь лепота — наверх к ним только узкий карниз идет, по которому они с трудом при свете вскарабкались. Пусть тлинкиты попробуют по нему к ним забраться!
А луки в ход не пустят — высоковато, а от соседних вершинок, если на них забраться, далековато будет. С такого расстояния только с винтовки стрелять нужно, и то попасть постарайся.
Воды Кузьма бурдюк набрал, харча на два дня хватит отсидеть в обороне легко. Завтра от острога помощь подойдет, раз они сегодня туда не явятся. Что Гриша схватится быстро, Алехан был уверен — братья друг друга знали насквозь, одна кровь, одни помыслы…
Орлов встрепенулся, стряхнул дремоту и стал вглядываться. И скоро увидел не людей, но их тени, что, освещенные солнцем, чуть двигались по склону ближней горушки, выходящей к озеру. Именно по ней они вчера и шли сюда.
— Григорыч, а ведь они чужаки здесь. Мест не знают. Оттого долго высматривают! Али проводник наш, перевертыш, к ним не добежал. Горы ведь, всяко-разно быть может.
Алехан молчал, и не потому, что боялся, что шепот услышат — слишком далеко. А что говорить — и так ясно! Оставалось только ждать, а это он умел, слишком часто приходилось сиживать в засаде…
— Рано, Григорыч, рано! Сиди тихо, а то спугнем! — тихо цыкнул казак на гвардейца. — Пусть побеснуются маненько, паря. Охолонут! А мы их всех разом и нахлопнем!
Орлов тяжело вздохнул, но послушался — Кузьма в который раз оказался прав. И когда тело Караваева предложил оставить, ведь на гору затащить его было бы делом затруднительным.
И не только — именно труп моряка привел колошей в неистовство. Ему показалось, что индейцы уверились, что они с казаком ушли с озера, недаром сразу трое индейцев, пригнувшись к земле, буквально вынюхивают оставшиеся от них следы.
Но сохранять спокойствие было трудно — два десятка тлинкитов, трое из которых имели явно свежие раны, горестно выли у Игнат-креста, разглядывая тела убитых соотечественников. Потом буднично отсекли голову несчастному моряку, и один из колошей ее тут же унес. Орлов заскрипел зубами, но сдержался — и не такое уже видывал в этих краях. Жестокое время с жестокими нравами!
Затем индейцы расселись кружком, закачались дружно, завыли во все голоса, выполняя какой-то обряд.
— А вот теперь пора, Григорыч!
Алехан злорадно ухмыльнулся — сидящие перед ним внизу туземцы были как на ладони, и он плавно потянул за спусковой крючок, поймав в прицел широкую спину самого рослого колоша.
