Артур скривился.
– У меня с Апетером отношения не сложились. Обиделся, когда я в прошлый приезд ему замечание сделал, что особый отдел фронта работу среди пленных поляков не ведет, через них идет внедрение шпионов, так он сразу же побежал Медведю жаловаться, а тот самому Дзержинскому – мол, особоуполномоченный ВЧК превышает свои полномочия, вносит разлад между сотрудниками, и прочее. Мне потом пришлось пред Феликсом Эдмундовичем отчитываться.
– Кстати, не перебор, держать на фронте начальника особого отдела, да еще и специального представителя Председателя ВЧК?
– С одной стороны, вроде и перебор, а с другой, это как командир и комиссар. Если один напортачит, другой поправит. Ну, заодно и присматривают друг за другом.
Артур призадумался, а потом сказал:
– Отобью – ка ятелеграмму Уншлихту. Иосиф Станиславович – человек толковый, к тому же, твой коллега.
Я поначалу не понял, каким боком член Военного совета Западного фронта приходится мне коллегой, потом дошло, что он тоже член Польревкома, отвечающий за вопросы партийного строительства. Правда, строительства пока нет, равно как и Польского революционного комитета, а Уншлихт есть.
Артузов ушел на телеграф, а я пошел к начальнику губчека. Надо же отдать на прощание визит вежливости, а заодно выпросить у него грузовичок – для проведения операции в Минске позарез требовалось транспортное средство, а бронепоезд, увы, слишком привязан к рельсам.
Игорь Васильевич упирался, словно я добивался руки и сердца единственной дочери:
– Не дам! С должности снимайте, Дзержинскому жалуйтесь, все равно не дам.
Я и сам, на месте Смирнова, не дал бы посторонним товарищам собственную технику – по губернии на лошадках ездить замучаешься. Но сейчас у меня свои интересы, шкурные.
– Так ведь вернем, – искренне обещал я. – Вот тебе крест, вернем.
– Ага, сейчас, – хмыкнул начальник Смоленского губчека. – Знаю я вас, возьмете, потом зажилите.
– Я тебя хотя бы один раз обманывал?
Я делал честные глаза, хотя и не мог с уверенностью пообещать, что мы с Артузовым вернем технику. Все-таки, едем к линии фронта, а там все может быть. Понимаю, Артур Христианович может применить «административный» ресурс, и Смирнов обязан подчиниться, но мне хотелось заполучить автомобиль так, чтобы сохранить с начальником Смоленского чека хорошие отношения.
– А хочешь, я тебе Заступова оставлю, как компенсацию? – великодушно предложил я.
Коромыслин, во время повторного допроса и очной ставки с доктором, упорно стоял на своем – мол, бес попутал, кивал на врача призывной комиссии, именуя того главным искусителем А вот Заступов раскололся сразу, как гнилой арбуз, сдав нам и Федора Эмильевича Фуркевича, являвшегося начальникомотдела военных потерь штаба Западного фронта, но и его адъютанта, выступавшего посредником между самим начальником, и губвоенкомом. Увы, фамилию адъютанта Заступов не знал, но вряд ли у Фуркевича много адъютантов.
– И на кой мне Заступов? – хмыкнул товарищ Смирнов, но в глазенках, прикрытых очками, загорелся огонек. – Если бы военкома оставил, еще ладно. Может, вытряс бы из него чего-нибудь интересное.
– А вот смотри, дорогой товарищ, – принялся я рассуждать. – Коромыслин, ты уж прости, нам самим нужен – очную ставку с Фуркевичем проводить, то да се. Его помощник, вроде бы тоже нужен, но не так сильно, а все интересное мы из него уже выдоили. В Москву не повезем, здесь расстреливайте.
– Так понятное дело, что расстреляем, но мне-то какой прок? – перебил меня Игорь Васильевич.
– У Коромыслина мы червонцы изъяли, верно? У доктора во время обыска кое-что нашли, а у Заступова? Никаких тайников, захоронок, а искать нам уже некогда.
– Вы еще и червонцы отыскали? Ай, молодцы.
– А ты не в курсе? – удивился я.
– Так вы с товарищем Артузовым меня с документами не знакомили, а обыски ваши люди проводили, – слегка обиженно ответил товарищ Смирнов.
– А кто виноват? – парировал я. – Сам на меня всю черновую работу спихнул. Дескать, выручай, работы много. Было такое? Ты же жук хитрый, почти как Артузов, если не хлеще. Небось, думал – нехай товарищ москвич чебурахается, ему ж хуже.
– Чего делает? – заинтересовался Смирнов и пояснил. – Ты сейчас слово какое-то интересное сказал. Чебурахается?
– Ага, чебурахается, чебурахтается. Ну, то есть барахтается, бултыхается. Это так в Архангельске говорят, – без малейшего смущения объяснил я очередной неологизм, а потом, уже строже сказал: – Короче, Игорь Васильевич. Хватит ломаться… – Чуть было не брякнул – как Троцкий на заседании Политбюро, но попридержал язык. – Как красна девица, я тебе дельный обмен предлагаю. Ты забираешь Заступова, работаешь с ним, выколачиваешь из него тайники, деньги приходуешь в бюджет Смоленской губернии, тебе за это спасибо скажут, а нам отдаешь грузовик и бочку бензина.
– Бензина? Да ты охренел, товарищ Аксенов. Мы здесь на смеси скипидара с самогоном катаемся.
– Да хоть на коньяке с нафталином, лишь бы возила. А еще Игорь Васильевич – не можешь дать команду, чтобыжелезнодорожники к бронепоезду платформу прицепили? Да, и сходни какие-нибудь, чтобы грузовик загнать. Нам с Артузовым бегать придется, искать, а тебе только трубку снять.
Смирнов слегка матернулся, обозвал меня вымогателем, но трубку снял и в два счета договорился. Повесив трубку, Игорь Васильевич спросил:
– Володя, слушай, скажи по дружбе, вы с Артузовым в опись все червонцы внесли, или себе оставили малость? Нет, не на себя лично, – торопливо поправился Смирнов, – а на оперативные расходы? Сам знаешь, что с деньгами любое дело можно сделать быстрее.
– Все в опись внесли, – вздохнул я. – Я бы немножко «замылил», но не рискнул. Артур парень честный, ктознает, а вдруг он не так поймет? Ему-то легче, у него Дзержинский под боком, поможет, ежели что. я у своего губисполкома пытался хоть какие-нибудь деньги выбить на оперативные расходы, они рогом упираются – как мол, так, товарищ Аксенов, какие оперативные расходы? Все сознательные граждане Республики должны служить Советской власти бескорыстно. Пытаюсь убедить – мол, дайте, хоть сколько-нибудь, забодало из своей зарплаты агентов оплачивать. Мол, за каждую тысячу готов отчитаться. А они – на оперативные расходы пусть вам ВЧК деньги выделяет, у нас в бюджете не предусмотрено. Теперь сотрудникам, у которых агенты, премию выписываю. Правда, премиями этими стенки можно оклеивать, но лучше, чем ничего.
– У меня то же самое, – ответно вздохнул Смирнов. – Выручает, что я здесь с восемнадцатого года, людей хорошо знаю, кое-какие средства имею, вроде того же мыла, да керосина. Еще спички есть, спирта ведро осталось.
– Да ты буржуй, товарищ Смирнов! – невольно воскликнул я, потом улыбнулся: – И компромат на каждого руководящего работника.
– Ну, не на каждого, но кое-что есть, – не стал отпираться Игорь Васильевич.
– Кстати, а на меня много чего накопал? – Смирнов слегка засмущался, пришлось нажать: – Так уж скажи, любопытно. Чего про меня тебе в клювике принесли?
Начальник Смоленского губчека еще немного посмущался, или умело изобразил смущение, потом развел руками:
– Не особо и много. Слишком вы правильный, товарищ Аксенов, даже скучно. Водку не пьешь, в карты не играешь, даже по бабам не бегаешь. Болтали вначале, что вы с Артузовым с одной девкой живете, на двоих…
Услышав такое, я не выдержал и засмеялся, потом предложил:
– Ты Татьяне этого хмыря покажи, что болтает. Она его без трибунала по стенке размажет.
– Я ж говорю, поначалу болтали. А после того, как твоя сестра милосердия вместе с нами контру брала, да раны перевязывала, все языки прикусили. Один что-то ляпнул, потом с синяками ходил, а я даже выяснять не стал – кто приголубил.
– А про поляков, которых в павильоне нашли, что болтают?
– Это про тех, которых Артур Христианович пристрелил? Кто знает, тот молчать станет, а остальные – тем более. Мало ли трупов находят?
Я на мгновение опешил. Ай да товарищ Смирнов.
