восемь меньше, но плечи пошире. А ноги короче. И получается тут жмёт, а тут свисает и топорщится. Но не середина дня и улица непроходная. Опять же улица богатеев и тут пешком мало кто ходит.
Изотов привёз Сашку с Уланом на закрытой пролётке к перекрёстку, где Коробковую кривую улицу пересекает радиальная и высадил, а сам чуть назад, метров сто проехал. Сашка уже в привычном для себя халате и шапке калмыцкой ещё раз показал Улану нарисованный на бумажке маршрут и отдал записку для Николая Ивановича. Улан, держась середины улицы пошёл по центру Коробковой, а Сашка, отстав метров на сорок — пятьдесят крался вдоль заборов в бурьянах. Калмык уже дошёл почти до двухэтажного дома, в котором на втором этаже тускло горели свечи, а ничего не происходило. Сашка уже решил выходить из тени на середину дороги, представляя себе, как весь в репьях заявится к родственникам, как тут из-за каретника, что выходил на дорогу, выскочили два человека. И один из них был в мундире. Мундир сто процентов был полицейский, не преображенец же в зелёном с красными отворотами кафтане по Туле поздно вечером за каретниками прячется. Второй был в штатском. Они окружили Улана и стали ломать ему руки. Через Аюка ещё утром Сашка предупредил Улана, чтобы тот ни малейшего сопротивления не оказывал. Увидят, что это басурманин по-русски даже не говорящий и отпустят, а вот если начнёт калмык сопротивляться, то могут сыскать под это дело статью, чтобы уж оправдать своё ночное сидение.
Улан и не стал сопротивляться. Полицейские заломили ему руки и повели вдоль улицы. Сашка выждал ещё минут пять и по-прежнему в бурьянах вдоль забора прокрался к заднему крыльцу дома. Постучал. Открыл Николай Иванович и отошёл в тёмные сени, подняв над головой масляную лампу. Сашка видел, что вторую руку зять сразу за спину заложил, но металлический блеск успел заметить. Лучики тусклые от огонька отразились от шестигранного кованного ствола небольшого пистоля.
— Сашенька! — из-за плеча князя высунулась кучерявая голова Ксении.
— Александр, я боюсь, что за домом следят, — шагнул вперёд Николай Иванович. Обе руки заняты, и он заозирался, ища куда пристроить пистоль.
— Я видел. Их отвлекли. Нам нужно поговорить о важных делах.
— Конечно, заходи, Сашенька, — Ксения забрала у мужа пистоль и он, улыбнувшись довольно кисло, протянул Коху руку.
— Пошли на кухню, на втором этаже дети с няней.
Событие тридцать первое
Новоселье означает «новое село» или «новое поселение».
А как быть с новосельем во вторичное жилье, это второселье!
— Не знаю, Александр, мое годовое жалование на заводе соответствует жалованию майора — 464 рубля, плюс 156 рублей рациона и ещё 126 рублей квартирные. Вот и всё, что мы с Ксенией имеем на год, — зять поджал губы и отвернулся. Стеснялся, понял Сашка.
Это был конец подсчётов, начало было более оптимистичное.
— А знаешь Александр сколько кучер получает? — вырвал голос Николая Ивановича Сашку из воспоминаний.
— Кучер? — Сашка не мог быстро переключиться. Да пофиг ему, сколько тот кучер получат.
— Почти столько же. От 400 до 600 рублей в год. Это точно, у нас с господами конструкторами даже спор вышел. Взяли проверили. Так и получилось. — Кто о чём, а вшивый о бане.
Начало математических упражнений кучера не касалось.
— У меня скопилось примерно пять тысяч рублей на серебро, чуть меньше, пришлось рассчитаться с господином Иваницким за калмыков и привезённые им семена.
— Сашенька, а ведь я обижалась на тебя, что не послушал меня и послал всё же за этими… хм… дикарями, хотела сказать, скажу помягче, чужими здесь людьми. Да. А оказалось, что они уже дважды тебя спасают. Правильно ты тогда поступил, доверившись предчувствию своему, — Ксения промокнула платочком слезинку. Сначала пять минут ревела чуть не белугой, да и сейчас вечно глаза на мокром месте, хоть вроде математикой заняты.
— Три тысячи рублей даст мне Акинфий Изотов. Это не в долг, это как бы вперёд из нашей прибыли. Он на новый дом копил, но подождёт полгода. Три тысячи рублей — это моя прибыль от лекарств и кальвадоса за полгода примерно, — Сашка обвёл взглядом родственников и самое неприятное изрёк, — Не хватает, чтобы полностью выкупить из залога Басково, примерно две тысячи рублей. Я дал команду и сейчас продадут часть масла подсолнечного и картофеля, но это пока продадут, пока бумажные деньги в серебро и золото переведут, чтобы потом в банке лишнего не платить при пересчёте. Это больше недели. И там будет от силы пятьсот — шестьсот рублей. Николай Иванович, а вы можете на полгода занять две тысячи рублей у знакомых?
Тут князь Болоховский и выдал Коху весь этот нищенский семейный бюджет. Нет, Сашка и так примерно знал, что плохо живёт Ксения, не нищие, но и до нормального даже существования далеко. И выручала их раньше только поставка продуктов напрямую из Болоховского и то, что домик был свой, а то половина бы этого жалования уходила бы на оплату квартиры.
— Я же наберу за полгода примерно эти две тысячи. Ресторан приносит денежки, коней на случку водят. Ещё немного ржи и кукурузы продам. Что-то и собачки принесут. Наберу.
— Ох, Саша. Не знаю, я спрошу у товарищей на работе, — князь Болоховский сказал это таким тоном, что можно было не сомневаться, что ему бы дали, вот только у тех, кто захочет дать, у самих финансы поют романсы. И опять же стыдно князю побираться. Голубая, блин, кровь. Сашка за пять лет сто раз порезался или ободрал чего на руке или ноге, но кровь была красной. Скорее всего — подменили его в роддоме.
— В крайнем случае можно ваш дом в залог у банка оставить, а я через полгода дам денег, и вы его выкупите.
— Ну, а если… Кхм. А наш старый дом? — Кох понял, что хотел Николай Иванович сказать. — Ну, а если тебя поймают, арестуют, лишат имущества и в Сибирь отправят? Что тогда с нами станет? Где мы возьмём денег на выкуп дома?
— Старый дом в доле теперь у Акинфия Изотова и Анны Серёгиной. Акинфий и так три тысячи даёт. Вперёд даёт.
— Ох уж эта твоя Анна. Она…
— Ксения! — повысил голос чуть Николай Иванович, что почти никогда в отношении жены
