Ознакомительная версия.
А после налетел на оставшихся монголов, как коршун на цыплят.
Костлявый – в чем только душа держится? – бородатый дед в распоясанной короткой рубахе и узких портках проходил сквозь обступивших его степняков, как вода сквозь решето. Матерые волки степей не успевали дотянуться до него ни сталью, ни голой рукой. Будто плыли в воде, сковывающей движения. Они горланили, зло и отчаянно, толкались, мешали друг другу. Но не поспевали никак… Зато он умудрялся подныривать под мечи и сабли, проскальзывать под наносящими удар руками, заходить сзади и бить.
И как он бил!
Вспоминая эту короткую и яростную схватку Горазда с монголами, Никита и сейчас на мог не признать – не освоил он и десятой доли от умений учителя. Бой, который вел настоящий мастер, так же отличался от его размахивания кулаками, как отличается вожак волчьей стаи от толстого брехливого цепного кобеля. Ни одного лишнего движения, никакой показной красивости. Каждый шаг, каждый поворот, каждый тычок пальцами скуп, выверен до мелочей и предельно точен. Горазд расправлялся с нукурами, словно бы походя, они падали на траву безжизненными снопами.
Последнего, широкоплечего и мордатого, старик убил ударом пятки в подбородок, перед этим поймав сабельный клинок голыми ладонями. Поймал, придавил… И лопнула сталь, оставляя в пальцах татарина короткий обрубок доброго оружия.
Чтобы расправиться со всеми нападавшими, старику понадобилось столько времени, сколько нужно, чтобы прочитать «Отче наш»…
«Полно, да человек ли это? – подумалось тогда Никите. – Может, это кто-то из небесного воинства явился покарать басурман? Хотя… Архангел Михаил расправился бы огненным мечом. Гавриил…»
– Долго ты будешь, отрок, смотреть на меня с открытым ртом, как кукушонок на зяблика? – спросил худой старик, нависая над мальчишкой. – Пойдем лучше поглядим – выжил ли кто из твоих?
Никита только кивнул, завороженно наблюдая за спасителем.
Живых не осталось никого, кроме домашней скотины да монгольских коней, которые, лишившись в одночасье хозяев, разбрелись кто куда.
Бродя вслед за стариком среди окровавленных тел родичей, мальчишка никак не мог уяснить, что это навсегда. Не сон, не игра. Казалось, что вот сейчас они встанут, улыбнутся. Дядька Иван взъерошит ему волосы, а мать заругается, что вызеленил рубаху на локтях.
Только когда Горазд вздохнул и спросил: «Заступ есть? Похоронить бы надо…» – Никита понял, что все это всерьез. Заплакал, наверное, последний раз в жизни и, размазав слезы ладонью, принес две лопаты.
Дым от прогоревшего дотла сенника ел глаза, а они копали и копали.
– Дедка, а ты меня драться научишь? – набрался смелости мальчик, когда все было кончено и в могильный холм воткнулся наспех сбитый крест. – Ну, как ты…
– Само собой, – кивнул старик. – Дедкой меня не зови больше. Называй меня учителем.
– Хорошо, учитель. А когда я смогу убивать татар, как ты?
И тут же Никита получил легкий, но обидный подзатыльник.
– Я соглашаюсь учить тебя не для того, чтобы воспитать убийцу.
– А как же… – Мальчик кивнул на тела монголов, которые они сложили в кучу около пепелища.
– Когда ты постигнешь не внешнюю сторону, а внутреннюю сущность борьбы, которую изобрели монахи земли Чинь, – вздохнул Горазд, – то будешь видеть разницу… Впрочем, все у тебя еще впереди. Учти, отрок, легко не будет.
– Я согласен, – упрямо сжал зубы Никита, а про себя подумал: «Научи вначале, а там поглядим…»
С тех пор прошло пять лет.
Горазд перестал называть ученика отроком. Начал кликать вьюношем.
Никита старательно постигал не только приемы, движения, удары, ухватки обращения с оружием, но и мудрость чиньских монахов. Слушал рассуждения и поучения старика с раскрытым ртом. Потихоньку ненависть к ордынцам стала утихать… А вот теперь всколыхнулась с новой силой.
Только как это рассказать молодому, глупому Улан-мэргену, который ничего не знает, а видит в нем только былинного богатыря, уделавшего, не снимая лаптей, двух головорезов-нукуров и одного нойонского сына? Поймет ли? Поверит?
Может, и поверит. Может, даже пожалеет. А нужна ли она, жалость этого татарчонка?
Не нужна. Уж это Никита знал наверняка.
Не нужна ему жалость татарчонка. И ничья другая тоже.
И к Ивану Московскому он едет не за жалостью, не за участием, а предложить службу – все равно ведь жить надо, а, чем гоняться просто так за врагами, лучше уж послужить родине, постоять за землю Русскую.
Вот с такими мыслями и въезжал парень в Москву.
Город почти не изменился, только крыши рубленых домов и верхушки заборов посеребрило снегом. Светлее и чище стали улицы и торговые ряды.
Купола храмов горели, будто свечи, хоть солнце пряталось за тучами.
Проезжая знакомым путем к Боровицкому холму, Никита не раз и не два ловил на себе неприязненные взгляды москвичей. Долго не мог понять – почему? Но вскоре догадался: дело в татарском куяке и сапогах, в мохнатом степном коньке и, конечно, в спутнике, который, не стесняясь, разглядывал прохожих в оба раскосых глаза.
«Вот еще незадача! Не хватало из-за него в ссору вляпаться…» – подумал парень, направляя коня к кремлевским воротам.
Дружинники, с ленцой скользящие взглядами по редким горожанам, спешащим по своим делам, заметив всадников, подтянулись и, не сговариваясь, перегородили вход. Оружие без надобности они не обнажали, но, вроде бы случайно, то и дело прикасались ладонями к рукояткам мечей.
Никита натянул поводья, остановив мышастого, и спрыгнул на землю.
Желтень 6815 года от Сотворения мира
Боровицкий холм, Москва, Русь
Дружинники нахмурились.
Никита услышал, как позади мягко, по-кошачьему спешился Улан-мэрген. Не глядя, бросил ему поводья мышастого. И сам удивился – каким важным, боярским получился жест.
Ничего… Обещал служить, как младший брат? Вот пускай служит, а в разговор не встревает.
– Чего надобно? – хмуро бросил стоявший посередине воин. Седыми усами он слегка напомнил Любомира Ждановича.
– Поздорову вам, добрые люди, – не обращая внимания на неприязненный тон, приветливо поздоровался Никита.
– И тебе, гость незваный, не кашлять, – ответил седоусый. И повторил вопрос: – Чего надобно?
– Надобно мне к Ивану Даниловичу, князю Московскому, – улыбнулся парень.
Дружинник неторопливо оглядел его с ног до головы. Потер подбородок:
– Это по какой такой надобности?
– Поговорить надо.
– Поговорить?
Воин помоложе, года на два старше Никиты, не удержался от шуточки:
– Так вас двое! Вот и поговорите!
Седоусый обернулся, глянул на шутника так, что тот покраснел и втянул голову в плечи.
Ознакомительная версия.
