Красновский неловко встал посреди комнаты. Офицер, с ленцой обогнув его, сел за стол и указал на стоящий перед ним табурет.
— Присаживайтесь, Петр Данилович. Присаживайтесь. Вы курите? — набивая трубку табаком, поинтересовался Кротов.
— Что? — растерянно переспросил Красновский, болезненно щурясь на свет настольной лампы, бьющий прямо ему в лицо. — А, нет, не курю.
— Похвально, похвально. О здоровье, значит, заботитесь, — решил офицер, сосредоточенно раскуривая трубку.
Наконец, с явным удовольствием выпустив кольцо ароматного дыма в потолок, Кротов достал из верхнего ящика стола толстую папку с бумагами. Раскрыв ее перед собой, он вынул из стопки документов несколько листов и аккуратно положил их перед Красновским.
— Итак, Петр Данилович, вы обвиняетесь в государственной измене, преступном сговоре с польскими мятежниками и покушении на Его Императорское Величество и его домочадцев, — сказал Кротов, откидываясь на спинку стула. — Прошу вас ознакомиться с предъявленным обвинением и решением чрезвычайного комитета о вашем аресте.
Петр Данилович, остолбенев, уставился на лежащие перед ним листы бумаги, усеянные мелкими буквами, как жаба на атакующую ее змею.
— Нет, это невозможно… — еле слышно прошептал он, — я не знаю никаких польских заговорщиков! О покушении на Его Величество я узнал только из газет. Я не участвовал в заговоре! Я вообще ничего не знаю!
— Знакомы ли вы с господами Блудовым, Гагариным?
— Гагарина не имею чести знать. То есть я не хочу сказать, что для меня это была бы честь, знать его, если он заговорщик. Нет, конечно, не была бы, наоборот, то, что я его не знаю, — честь для меня. И если бы я только знал его — я сразу бы вам сообщил. Я верноподданный сын… — возбужденно забормотал Петр Данилович, которому наконец-то представилась возможность выговориться.
— Подданный Красновский, помедленнее и ближе к делу, — прервал его Кротов.
— Да. Да. Конечно, — снова затарахтел помещик, но под тяжелым взглядом следователя запнулся, сделал глубокий вдох, и продолжил: — С графом Блудовым я знаком, но не близко, не близко, мы изредка общались на светских приемах, в опере, на балете.
— И о чем же вы общались с Блудовым? — попыхивая трубкой, спросил Кротов.
— О, ни о чем конкретном, — нервно засмеялся Петр Данилович, — о том, о сем, о погоде… да, о погоде много говорили.
— Состояли ли вы в тайном обществе, называемом Английский клуб? — продолжал допрос следователь.
— Что вы, что вы! — взмахнул пухлыми руками арестант. — Не состоял и даже не слышал никогда о таковом!
— А вот подданный Бирс показывает, — на этих словах Кротов ловко выудил из папки нужный листок, — что вы не только состояли в названной ранее организации, но и были активным ее участником, в частности жертвовали большие суммы на, как он заявляет, «нужды заговора».
— Это поклеп и клевета! — скрестил Петр Данилович на груди руки. — Господин штабс-капитан, ни в никаких тайных обществах я не состоял и с заговорщиками отношений не имею!
— Сведения получены из надежных источников, — невозмутимо покачал головой Кротов, — подданные Макинин, Гранский и Шлименсон, состоявшие в так называемом клубе и уже признавшиеся в заговоре и государственной измене, также подтвердили, что вы были активным членом тайного общества и участвовали в заговоре.
— Это ложь! — отчаянно завопил Красновский. — Это клевета, они мои давние завистники и недоброжелатели! Особенно Шлименсон! Он давно зуб точит на мои виноградники в Массандре! Жидовская морда!
— Хватит! — Громкий удар кулаком по столу оборвал очередную тираду арестанта.
— Они уже дали признательные показания, и теперь это надлежит сделать вам, — заявил следователь. — А брехать тут, как псина подзаборная, вам смысла нет. Повинитесь в содеянном, и возможно, вам будет оказано снисхождение.
— Как вы смеете меня оскорблять? — обиженно запыхтел Красновский. — Я… я русский дворянин! Мои предки…
— Вы перестали быть дворянином, когда помыслили пойти против государя, — жестко прервал его Кротов. — Ныне вы всего лишь арестованный изменник и заговорщик, и самое малое, что вас ждет впереди, — каторга. Конвойный, в камеру его, — крикнул капитан в коридор и демонстративно отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
Молчаливый конвоир вернул подавленного узника в его камеру. С этого дня допросы продолжались без конца. Иногда Красновского конвоировали к следователям каждый день по нескольку раз, иногда он неделями судорожно ждал очередного вызова на допрос. Отвратительная кормежка, судорожный, урывками, сон, постоянное психологическое давление и стресс быстро сломали непривычного к столь суровым условиям арестанта. На исходе второго месяца Петр Данилович был готов подписать что угодно, вплоть до собственного смертного приговора. Но тут ему представилась возможность, о которой он и не мечтал…
* * *
— Господин следователь, я ознакомлен с указом от восьмого августа, — тихим, подрагивающим от волнения голосом говорил Красновский. — И хотел бы испросить Высочайшего Прощения.
Когда позавчера охранник принес ему на ознакомление этот указ, Петр Данилович не поверил собственному счастью. Щурясь подслеповатыми от постоянной полутьмы глазами, он водил пальцем по строчкам документа, едва освещаемого колышущимся, неровным светом одинокой свечи, оставленной караульным. «Наконец-то! Наконец-то я избавлюсь от этих мучений! Господи, спасибо тебе, спасибо!» — вертелось у него в голове по мере чтения указа. Бумага была составлена пространным чиновничьим языком, но суть Петр Данилович выловил сразу. Арестантам по делу о государственной измене, признанным не участвовавшими непосредственно в нападении на семью Его Императорского Величества, разрешалось покинуть пределы России с невозможностью возвращения. Отдельным пунктом было оговорено, что имущество заговорщиков будет конфисковано в казну. Проведя бессонную ночь в раздумьях, Красновский на следующее утро сам попросил отвести его в кабинет следователя. И вот сейчас он сидел напротив Кротова, судорожно молясь, чтобы все прошло гладко.
— Разумеется, вы ознакомились и с его приложением. А конкретно с пунктом о конфискации имущества государственных преступников и об укрывательстве оного третьими лицами и их ответственности, — утвердительно спросил Кротов, пристально глядя на него.
— Да, господин следователь, — быстро закивал Петр Данилович, — если вы позволите, я тотчас добровольно же напишу список моего имущества и даточную на его передачу в дар казначейству.
