Петра Даниловича арестовали на следующий день после злосчастного покушения. Признаться, прочитав утренние газеты, Красновский совершенно не связал произошедшее в Зимнем дворце с тайным клубом, членом которого он состоял уже полтора года. Ах, Блудов, Блудов! Совсем по-другому смотрел теперь Петр Данилович на обещавшие новые возможности и связи осторожные разговоры с главой всемогущей Канцелярии в столичном Английском клубе. Осторожность старого холостяка подвела его на этот раз. Пускай соседи и товарищи по клубу считали его тугодумом. Не приумножить, но сохранить состояние, составленное удачей прадедов и выслугой дедов в наше бурное время помогала ему именно осторожность. Выкупные платежи нужно было пристроить с умом, об остальном подумаем потом. Красновский не участвовал в железнодорожной горячке, так и не давшей ожидавшихся князьями и баронами барышей. Красновский не участвовал в едва начавшейся учредительской горячке, как-то вдруг придавленной министром финансов. Родная Тверь не Херсон, на запашке денег не вырастить, сколько сеялок ни покупай. Об активно открывающихся первые пару лет после освобождения крестьян фабриках и речи быть не могло. Советы лиц проверенных позволяли ему делать десять процентов там, где другие делали тридцать — или прогорали.
Когда же польский мятеж вспыхнул с новой силой, Красновский свернул операции и перевел оставшуюся часть капитала в надежные английские бумаги. Дальше положишь — ближе возьмешь. Красновский знает, как дела делаются. Лишь бы не попасть под горячую руку.
Но когда на крыльце снимаемого им в столице дома показался полный казачий наряд и двое молодых офицеров в еще незнакомой черной форме, что-то екнуло у Петра под лопаткой. «За тобой пришли, — злорадно прошелестел ехидный внутренний голосок. — Нечего было в заговорщиков играть!» Как загнанный зверь, заметался Красновский по дому, с затаенным страхом вслушиваясь во все более и более требовательный стук во входную дверь. «Схватить саквояж, в него только самое необходимое, деньги и документы!» — лихорадочно думал он, суетливо готовясь к бегству и время от времени испуганно поглядывал на улицу, дрожащей рукой отодвигая уголок портьеры, закрывающей окно.
Три минуты беспорядочных метаний — и саквояж готов. Но только Петр Данилович успокоенно вздохнул, как вдруг внезапно раздался треск вышибаемой двери. Подбежав к окну, Красновский увидел только вывороченный косяк и висящую на петлях дверь. Казаков на улице уже не было, и лишь один из офицеров в черной форме скучал у входа.
«Бежать, надо бежать», — мелькнула мысль, и Петр сломя голову бросился в соседнюю комнату, из которой было можно спуститься на первый этаж, к черному входу.
Он на полной скорости проскочил смежное помещение, затем поворот, дверь, снова поворот, лестница…
И тут ему на плечи упало что-то тяжелое, потянув за собой. Руку сдавила жуткая боль, а в нос ударил резкая смесь запахов конского пота и махорки.
— Не дергайся, гнида, а то хуже будет, — прямо в ухо сказал прокуренный бас.
Держащий Красновского казак еще сильнее вывернул ему руку, заставляя встать с пола. Пока Петр Данилович поднимался, из соседней комнаты подбежали еще двое казаков. Они обступили неудачливого заговорщика с обеих сторон, скрутив его так, что он и пальцем пошевелить не мог.
— Петр Данилович? Рад вас видеть в добром здравии! Куда это вы так спешили? — раздался голос из-за спины.
Красновский дернулся, чтобы посмотреть, кто говорит, но это движение тотчас отозвалось сильной болью в вывернутой руке. Казаки держали крепко. Тем временем говоривший обошел казаков сбоку и встал прямо перед Петром. Это был один из двух офицеров в черной форме, которых Красновский видел из окна. Петр Данилович воспрянул духом: возможно, произошла ошибка, его с кем-то перепутали, а если пришли все же за ним, можно же договориться, у него есть деньги, много денег…
— Послушайте, я все могу объяснить! — начал было он, но офицер одним длинным, скользящим шагом придвинулся к нему и резко, без размаха, ударил его по лицу.
Голова Петра Даниловича откинулась назад, как у куклы, из мгновенно разбитого носа струей потекла кровь. Офицер же, не теряя ни секунды, схватил его за волосы и приблизил вплотную его голову к своей.
— Посмеешь еще раз рот открыть, тварь, удавлю! — с ненавистью прошипел он ему в лицо. — Слушай меня! Ты обвиняешься в государственной измене, в покушении на Его Императорское Величество Николая Второго и его семью, повлекшее за собой смерть наследника престола. И если ты еще раз откроешь свою поганую пасть, польское отродье, я прикажу пристрелить тебя прямо здесь, на этом самом месте, якобы при попытке к бегству! И все подтвердят, что так оно все и было! Понял меня?! — Последние слова он буквально прокричал в лицо теряющего сознание Красновского.
Глаза Петра Даниловича закатились, и он нырнул в блаженный омут небытия. Очнулся помещик уже в камере.
И вот теперь снова эти слова. И снова перед ним офицер в жуткой черной форме, совсем такой же, как та, что виделась ему в ночных кошмарах. От страха у Красновского сводило скулы, но он все же сумел выдавить из себя робкое:
— Да-да. Я тоже рад.
— Позвольте представиться, старший следователь государственной безопасности, штабс-капитан Кротов, — безукоризненно вежливо, как бы подчеркивая контраст с грязной и темной камерой, расшаркался следователь. — Не сочтите за труд пройти со мной, я хотел бы поговорить с вами в своем кабинете, а то здесь как-то неуютно, — зябко передернул плечами капитан и, не дожидаясь ответа, развернулся к выходу.
Красновский, придерживая руками спадающие штаны, засеменил следом. За ним гулко топали замыкающие процессию молчаливые конвоиры. Они шли по длинному коридору, освещенному светом керосиновых ламп, как вдруг в шум их шагов вплелся громкий протяжный стон, так донимавший заключенного по ночам. Последовавшее за этим касание грязной, почти черной, заскорузлой руки, просунутой между прутьев камеры, напротив которой проходил Павел Данилович, заставило его взвизгнуть и вплотную прижаться к стене.
— Шалишь! — впервые подал голос шедший за спиной страж и с размаха стукнул по прутьям прикладом.
На этом приключения некогда богатейшего помещика Херсонской губернии на пути в кабинет следователя были закончены.
— Ждите за дверью, — приказал провожатым Кротов и пропустил заключенного вперед. У открытого окна с задернутой черной шторой стоял письменный стол с настольной керосиновой лампой. Сам кабинет освещала люстра под потолком. Поодаль от стола стоял одинокий стул.
