— Пулеметный расчет, очередью, пли! — и тут же раздался треск пулеметной очереди.
Восемь "виккерсов", крепко стоявший на своих трех "ногах", мерно выплевывал град патронов в какую-то металлическую чешуйчатую пластину, или, если смотреть поближе, кирасу.
Обычно те, кто впервые видел творения подполковника Чемерзина, насмехались над "железкой". Но после первой же демонстрации им приходилось молча взирать с распахнутыми ртами на панцирь, который с трех сотен шагов пробить пулеметы просто не могли. Их еще в июне тысяча девятьсот пятого продемонстрировали в действии Николаю II в Ораниенабауме, и самодержец распорядился отправить на Дальний Восток первую партии "броней". Не успели они в срок…
Затем несколько партий изготовили для резерва столичной полиции, отправили около пяти тысяч "доспехов" в Варшавскую крепость — и благополучно позабыли. Как обычно, чиновники оценили жизнь солдата дешевле, чем стоимость панциря. Однако Сизов решил первым делом наведаться именно сюда, в департамент Московской полиции. Осмотрев сохранившиеся комплекты, Кирилл Владимирович потребовал нового испытания, желая лично убедиться в том, что Сизов читал только в книгах, а Романов слышал со слов очевидцев прошлых стрельб.
Сизов сглотнул, увидев, что пули застревают в обшитом шелком панцире, не разлетаясь в стороны и не создавая даже трещин в металле. Кирилл все-таки еще не готов был поверить, что такого эффекта смогли добиться. Дело решил случай: кто-то из чиновников министерства финансов (целую делегацию направили в Москву вместе с проштрафившимся командиром Экипажа) заикнулся, что панцири слишком дорогие, и что жизнь солдата дорого обойдется казне, и так влезшей в долги. Один такой обошелся бы примерно в четыре-пять тысяч рублей. И тогда в Кирилле воспылал инстинкт "сделать назло".
— А ну-ка, подайте мне легкий панцирь, от револьверных пуль. Любой, можно даже не по размеру, — стараясь сдерживать воинственные нотки, попросил Сизов. Через мгновение он уже держал такой в руках.
Легкий, тонкий, пластинчатый, в чем-то похожий на лорику древнеримского легионера, обшитый шелком, выглядел панцирь не очень надежно. Кирилл Владимирович осмотрел его со всех сторон, попробовал поднять над головой — а затем быстро надел на себя. Ничего странного, начальство просто "игрушку пробует на зуб". И тут Сизов решил доказать, что ценнее, жизнь человека или несколько тысяч бумажек ассигнациями.
— Виктор Павлович, возьмите-ка револьвер, — обратился он к тому чиновнику министерства финансов.
— То есть, Ваше…
— Дайте Виктору Павловичу револьвер кто-нибудь, — в глазах плясали чертики.
Кто-то всунул в руку вмиг побелевшего щуплого человека в очках, с прилизанными волосами и мутным взглядом, оружие.
— А теперь, Виктор Павлович, стреляйте. Ну же, стреляйте! — вот тут-то свитские, чиновники и представители полиции заволновались. Наверное, наконец-то догадались, что что-то идет "не по уставу".
— Но как же, как я могу, вдруг Вы, — министерский даже заикаться начал от страха.
— Немедленно! Нажмите на курок! Пли! — командный голос, или же рефлекс, или же страх сыграли свое дело, неизвестно, — но револьвер выстрелил.
Да, сильный толчок Кирилл Владимирович почувствовал, заболела левая часть живота: пуля, похоже, ударила неподалеку от ребра. Сизов снял панцирь, посмотрел недоверчиво на нетронутый китель, а потом начал смеяться: пуля застряла в металле.
— Вот видите, Виктор Павлович! И как думаете, что ценнее, моя жизнь или несколько тысяч рублей? А жизни других я ценю не менее, чем свою. Надеюсь, мой Экипаж получит ассигнования на покупку достаточного количество панцирей?
— Д-да, я н-надеюсь, — Виктор Павлович закрыл глаза и начал заваливаться на спину: обморок…
Тула разительно отличалась от Москвы: никакой первопрестольной, мещанской лени и медлительности, вороха чиновников разных мастей. А главное не было седовласого дворянства, заверяющего в преданности режиму, а всего через несколько недель уже готового "переродиться" в опору демократии и республики. К тому же свита Кирилла Владимировича заметно сократилась: множество под разными предлогами задержалось в Москве, памятуя о случае с чиновником министерства финансов Виктором Павловичем Душегубиным.
Да и обстановка на Императорском Тульском оружейном заводе оказалась очень деловой. Кирилла Владимировича Сизова встретило начальство завода и несколько инженеров, а также с десяток изобретателей и самородков, желавших показать свои творения. Казавшийся невнимательному человеку скучающим в этой обстановке Кирилл взирал на станки, рабочих, трудившихся на благо империи, собиравшим оружие (в жутких, конечно, для современника Сизова условиях), и внезапно оживился. Он всмотрелся в лица двух "самородков", что-то безуспешно пытавшихся доказать заводским инженерам. Черты этой пары показались Кириллу очень знакомыми. Где же он их видел? Внезапно в голове пронеслись схемы пулеметов и пистолетов, всплыли в памяти кадры хроник какого-то очередного Съезда, вручение наград, заводские собрания, бегущие в атаку советские солдаты, платящие своей жизнью за свободу Родины… Точно! Кирилл узнал тех двух самородков. Худое лицо, заостренные уши, военная, даже кавалерийская выправка, длинный и тонкий нос, внимательные и любознательные глаза, задумчивое выражение улыбчивого лица, выпирающий кадык, левая бровь поднимается при разговоре выше правой. Одним из тех самородков был Федор Васильевич Токарев, из донской казачьей семьи, в четырнадцатом году практически успевший провести испытания винтовки собственного образца (он даже своими руками ее собирал, изготавливал детали!), но — пришла война. А затем служба есаул, командование сотней двадцать девятого Донского казачьего полка, возвращение на завод в Сестрорецке. Похоже, Токарев приехал сюда специально для того, чтобы все-таки суметь "пробить" изготовление винтовок. Вторым же "самородком" оказался Василий Алексеевич Дегтярев: широкое волевое лицо, пристальный взгляд маленьких глаз, мощный подбородок, выгнутые колесом брови. Этот потомственный оружейник оторвался от работы над проталкиванием наверх своего автоматического карабина под японский патрон. Целый год мучений, и тишина в ответ. Что ж, немудрено, что Василий Алексеевич решил попробовать счастья и пробиться к представителю царствующего дома. И был немало удивлен, как и Федор Васильевич, когда к ним первым подошел Кирилл Владимирович Романов, кивнул, как старым знакомым, отправил заводского инженера за бумагой и химическим карандашом.
— Как продвигается работа над вашей винтовкой, Федор Васильевич? А что получается с карабином, Василий Алексеевич? Как вообще оцениваете положение дел в стране? — Кирилл Владимирович внимательно посмотрел в глаза оружейникам. — Только попрошу Вас быть предельно откровенными. Мы не на празднике, чтобы слушать хвалебные речи, и тем более не на похоронах, чтобы не говорить о плохом. Хотя… скоро может и до этого дойти.
