«побарахтаться», вдруг да соперник «зевнёт».
— И какой счёт? — поинтересовалась порядком захмелевшая Наталья.
— Девять один! — Павел стоически принял поражение, полез в карман за деньгами и выложил на стол девять новёхоньких, краской дензнаковской приятно пахнущих купюр. Эх, стольнички, точнее купюры по «десять червонцев», со строгим, насупленным Ильичом. Не сдержался, похулиганил.
— Девчонки, стихи хотели? Так слушайте.
Я не знаю, как это сделать,
Но, товарищи из ЦК,
уберите Ленина с денег,
так цена его высока!
Понимаю, что деньги — мера
человеческого труда.
Но, товарищи, сколько мерзкого
прилипает к ним иногда…
Я видал, как подлец
мусолил по Владимиру Ильичу.
Пальцы ползали малосольные
по лицу его, по лицу!
В гастрономовской бакалейной
он хрипел, от водки пунцов:
'Дорогуша, подай за Ленина
два поллитра и огурцов'.
Ленин — самое чистое деянье,
он не должен быть замутнён.
Уберите Ленина с денег,
он — для сердца и для знамён.
— Это чьи стихи? — Потрясённо молвил Павел.
— Да так, хороший один поэт, по навету арестован был сподвижниками подлеца Ежова и сгинул где то у вас, в Норильлаге…
Каудильо Франциско Франко в советской прессе подавался не иначе как исчадье ада и пособник сатаны (с поправкой, разумеется, на атеистическое воспитание граждан СССР) а так-то Франко чувак юморной, любит потроллить соратников, подмечает все их несуразности и косяки и умело вышучивает. Осведомлённость легко объясняется — о новоявленном диктаторе Испании я подробно читывал в далёком будущем, почти десяток томов о жизни и свершениях Франсиско Паулино Эрменехильдо Теодуло Франко Баамондео и гражданской войне на Пиренеях, отложился «на флешке»…
Потому и не удивился, когда 1 апреля 1939 года, как и «у нас» Франко торжественно, обращаясь к стране и миру объявил: «В сегодняшний день, когда Красная Армия пленена и разоружена, национальные войска достигли своей конечной цели в войне. Война закончена»…
Что ж, расклад ближайший по событиям на родине Рыцаря Печального Образа товарищам Сталину и Берии дал наиподробнейший, наверняка советская разведка в общих чертах моё постзнание подтверждала, потому вожди так долго и терпели странное «живое письмо» от Черчилля. Однако времени что-то существенно поправить на испанском фронте у «кремлёвского горца» попросту не было.
Зато советская печать вдосталь оттопталась на «так называемом генералиссимусе», именно так, презрительно-ёрнически, обязательно закавычивая воинское звание Франко, являющегося жалкой шавкой и прислужником Гитлера и Муссолини, клеймили палача и диктатора по радио и в газетах. Недолго, недолго каудильо сможет изображать самостоятельного политика — станет в скором времени некогда великая, а ныне несчастная страна Сервантеса и Колумба, колонией Германии или Италии — пророчили лучшие перья СССР. Не исключали московские журналисты и преклонение Мадрида перед Лондоном или Парижем, в общем, ни в грош не ставили в редакциях «Правды», «Известий» и «Красной Звезды» самостоятельность Франко, предрекая ему бесславное будущее и скорое свержение, замену на такую же марионетку крупного капитала.
Если знали бы акулы пера, что Франсиско Паулино Эрменехильдо Теодуло Франко Баамондео три с половиной десятка лет будет владычествовать на Пиренеях, передаст власть королю, монархию восстановит, вот бы удивились борзописцы хитроумию и политической чуйке генерала, сумевшего меж такими струйками проскочить и не замочиться, куда там Микояну!
Пятого апреля верный сподвижник Лаврентия Павловича по былым делам на Кавказе, а ныне одноногий московский абрек Абашидзе, шустро метнулся к телефону — ох и препротивную трель аппарат выдаёт. Так, похоже закончилась скука, начинается «веселье». Подчинённый «Слиянию и Контролю» Куприян Богданович чётко, как и положено докладывать непосредственному начальнику обратился к «товарищу Соколову».
— Товарищ капитан, звонок из приёмной наркома, будет Лаврентий на адресе через полтора часа. Наши действия согласно последних вводных?
— Да собственно, нового то ничего, я лишь усиливаю охрану явки, присматриваю за двором. Тебе, Куприян Богданыч, с ногой, уж извини, тяжеловато. Это пока нового наркома по обличью не особо признают, но скоро сия пастораль закончится. Мало ли какая сволочь на подходах объявится. А я всё-таки лучше всех в Управлении стреляю, на опережение как бабахну по террористу-троцкисту, или в ножи возьму любого ухаря…
Абашидзе, скромненькое, изрядно поношенное пальто снимая с вешалки только покивал уважительно — видел как капитан Соколов тренируется с ножами, а также с отвёртками, ножницами и прочими подручными предметами. Видел и проникся.
Четыре дома сформировали довольно таки большой двор, где только детских песочниц с прилегающими качелями-каруселями и скамейками для мамаш (ну чисто детская площадка того времени) насчитывалось аж три. Отдельно, подальше от деток малых, выставили столы для доминошников и шахматистов-шашистов, двор то не на окраине — «интеллигентный», а компании подростков без разницы из профессорско-чиновной семьи или из дворницко-пролетарской, крутились возле голубятни. Вот чем-чем, а голубями не интересовался совершенно, в мозг киборжий сведения о «птицах мира» подсобрать не удосужился. Знал, что сизари есть, турманы и дутыши, а просмотренный когда то в 1988 году, в первой «человеческой» жизни фильм «Чужая белая и рябой» в эксперты явно не выводил. Потому сидел себе скромненько по ту сторону от голубятни, забором обнесённой и посматривал через щели за подъездом. Верный бериевец Абашидзе прохромал в самый дальний угол двора и угнездившись на скамейке, делая вид что читает «Правду», вёл наблюдение. Считай, вдвое дальше сидит одноногий чекист, чем я, но окна своей квартиры видит ясно и чётко. Лаврентий по уговору, как уходит, шторы на кухне задёргивает. А бывает, что дав сигнал об окончании встречи, остаётся, чтоб пару минут поговорить со старым приятелем.
Первым в подъезд занырнул шустрый и резкий парень славянской наружности, аж целый старший лейтенант госбезопасности, видел его мельком в форме у кабинета Берии, в памяти терминаторской отпечатался телохранитель навечно. Старлей вначале проскочил под арку, оглядел двор, сделав вид что ужасно интересуется оплывающим снеговиком с огроменной морковкой, гордо торчащей не из «головы», а «откуда положено», всем сразу ясно — то снеговик, не какая-то там снежная баба, обменялся взглядами с Абашидзе и просочился в подъезд. Меня за двойным забором голубятни телохранитель вряд ли срисовал, семь взрослых мужиков (плюс восемь женщин и восемнадцать детей) на данный момент рассредоточены во дворе, заняты каждый своим делом, да и Куприян дал отмашку охраннику, что всё в норме, какие могут быть вопросы…
Грозный нарком не смотря по сторонам, не кутаясь в шарф, не пряча лицо под антигриппозной маской (многие в Москве так ходят, сталинский Минздрав настоятельно рекомендует) спокойно прошёл «в адрес». Ровно через 8 минут 35 секунд после Берии во двор впорхнула, изящно но неумело прикрывая ангельский лик снятыми перчатками, восходящая театральная звёздочка. Ого, это же будущая народная артистка Союза, лауреат Сталинской и Государственной премий, пожившая и
