что и требовалось доказать.
Перед дверью кабинета администрации он остановился и постучал. Дверь открылась и навстречу ему шагнули человек десять с револьверами наготове.
— Привет! — улыбнулся неизвестный. — Не узнали?
Все радостно заулыбались.
— Это вы? — спросил сияющий директор завода, протягивая неизвестному вместо ладони револьвер.
— Ну? — окружили его другие.
— Все в порядке, — сказал неизвестный. — Вызывайте подкрепления на четверть восьмого.
— А раньше?
— Ни в коем случае! Это встревожит рабочих, и они догадаются, что их планы раскрыты.
— Хорошо, — согласились все.
Неизвестный вышел, прошел через оцепление из солдат со славянскими лицами и, завернув за угол, сел в авто.
— Эйджевуд! — приказал он водителю.
Портьеры второй двери в кабинете мистера Юбераллеса заколыхались потому, что человек, скрывавшийся за ними во время всего разговора Юбераллеса с Джойсом, быстро нырнул в кабинет личных секретарей, как только Джойс собрался уходить.
Мистер Петлюрисько — один из личных секретарей Юбераллеса — был очень впечатлен разговором, который ему удалось подслушать. Он озабоченно забегал по комнате, нервно взъерошивая волосы и ругаясь на языке своих предков. В течение двух минут он раз пять взглянул на часы и всякий раз, не стесняясь, произносил отборные ругательства на том же языке.
Было очевидно, что медленно двигавшиеся стрелки часов крайне раздражали его.
Вот почему, когда в комнату вошел мистер Романисько — второй дежурный личный секретарь Юбераллеса, явившийся на смену — мистер Петлюрисько чуть не задушил его в объятиях и, наскоро передав ему дела, схватил шляпу и выбежал.
Прежде всего он забежал в первую же телефонную будки и набрал какой-то номер. Услышав довольно-таки грубый вопрос, кто это там еще говорит, мистер Петлюрисько порылся в карманах, вытащил бумажку со своим личным номером и назвал его собеседнику.
Дальнейшая беседа велась не только в вежливых, но также приветливых и дружеских тонах…
Однако мистер Петлюрисько услышал мало отрадных новостей. Оказалось, что все уже разошлись по заводам. Никаких инструкций никто ему дать не смог. Тогда он решил действовать на свой страх и риск и по собственной инициативе.
Мистер Петлюрисько выскочил из будки на улицу и в первую очередь зашел в парикмахерскую. Там он приобрел совершенно иной вид.
Поглаживая бородку, он вышел на улицу и сел в такси… Авто двинулось по направлению к противогазовому завода и остановилось, не доезжая, за углом. Мистер Петлюрисько выпрыгнул из машины и скрылся.
Но водителю не пришлось долго его ждать. Через пять минут он вернулся, расплатился с шофером и пошел дальше пешком, на этот раз направляясь в сторону Эйджевуда. Пешком он пошел намеренно, надеясь встретить по дороге кого-либо из ответственных лиц и получить инструкции.
Мистер Петлюрисько почти бежал, оглядываясь по сторонам: он старался добраться до цели как можно скорее и при этом не упустить кого-нибудь по пути. Это было нетрудно, так как на пустых улицах каждого прохожего видно было за квартал.
Однако никого из нужных ему людей мистер Петлюрисько так и не встретил. Неподалеку от Эйджевуда его обогнало авто. Лицо пассажира показалось ему знакомым. Мистер Петлюрисько вновь заскрипел зубами. Добрых пять минут он потратил на то, чтобы выругаться и найти такси. Найдя, он сунул водителю какую-то карточку и погнал его к Эйджевуду вслед за предыдущим мотором.
Мистер Петлюрисько беспрепятственно прошел сквозь тройное оцепление к внешней ограде Эйджевуда. Начальник внутренней охраны посмотрел на него сочувственно.
— Я не советовал бы вам, — сказал он, — идти туда. Там очень неспокойно. Рабочие снова не в себе. Снаружи беспокойно, вот они и дергаются. Нам пришлось опустить заслоны и изолировать их от внешнего мира. Это их окончательно взорвало. Они митингуют, — засмеялся он, — но лбом наши железные стены не пробьют. Однако оказаться сейчас среди них я вовсе не желал бы. Конечно, если у вас какое-то поручение, вы можете пройти потайным ходом. Туда только что прошел мистер…
Но мистер Петлюрисько уже не слушал. Он быстро направился по потайному ходу к сердцу Эйджевуда.
В метрополитене было необычно тихо. Стальные, герметично закупоренные вагоны без окон, которые раньше непрерывной цепью кружили по спиральному тоннелю вокруг вертикально расположенных мастерских, спускаясь к нижним, устроенным горизонтально, теперь застыли в полумраке блестящей змеей. Широкий главный тоннель, ведущий к горизонтальным цехам Эйджевуда и выходящий в центральный зал, упирался теперь в цельную стальную стену: она плотно перекрывала выходное отверстие и таким образом отрезала цеха от верхних помещений завода и выхода на поверхность.
Через минуту холодный полумрак рассеялся. Стальная стена отразила узкий луч красного света. Это загорелась лампочка у дверей внутреннего лифта. Глухо загудел мотор. Еще через мгновение лязгнули дверцы, и в полосе бледного света появились две фигуры: директора и неизвестного с рыженькой бородкой. Они подошли к стене.
Рыжий приник ухом к холодной стали. Сорокасантиметровая броня гудела на низкой ноте, отражая шум по ту сторону. В центральном зале волновалось море человеческих голосов. Директор также приложил ухо к стене-резонатору.
— Вы слышите? — схватил он рыжего за руку, говоря почему-то шепотом. — Они в ярости! Возникает угроза…
— Но этой стены им не свернуть! Мы-то с вами в безопасности, — перебил его рыжий. — Покажите мне, где тут у вас потайная дверь?
Директор торопливо бросился к боковой стене. Нащупав один из болтов, он чуть повернул головку. Стена раздвинулась, открыв широкий черный проход.
— Сюда, — прошептал директор. — Когда будете возвращаться, — повернете такой же с той стороны, пятый от балки. Вот он.
Директор старательно продемонстрировал действие механизма потайных дверей, и рыжий нырнул в черный провал.
Путь в темноге был недолог. Вскоре впереди забрезжил свет, и еще через минуту он был в центральном зале.
Огромное помещение гудело, как улей. Стальные стены отражали голоса, отбрасывая их хором эхо к потолку. Тысячи людей в засаленной рабочей одежде сгрудились тесной толпой. От края до края зала видны были только растрепанные головы и потные лица.
Наступила тишина. Все взгляды обратились на трибуну. Глаза горели. Тысячи кулаков взметались над
