— Есть!
Дмитрий поставил задачу всем командирам катеров. Трем бронекатерам предстоял бой с бронепоездом. Закончили погрузку боеприпасов, Матвеев вышел на связь и напомнил о воздушном прикрытии.
— Обещали! — послышался ответ Горшкова.
— Мы начали, отходим!
— Принято! 14.10.
Катера по Конке выскочили в Старый Днепр, там увалились по течению и, мимо Белогрудово, выскочили на главный фарватер. Затем крутой разворот и нырнули в узкую Кошевую протоку. В Днепровском идёт бой, поэтому, прикрываясь островом катера на полном ходу, проскакивают мимо. Их ДШК время от времени бьют по обнаруженным огневым точкам. Бронекатера идут замыкающими: у них ход больше, и так удобнее держать строй. От Петровского ударили немецкие «эрликоны», но били не по катерам, а по воздушному прикрытию. Проскочили это «гиблое» место. Потом заговорили немецкие миномёты из Комышан. Катера пошли зигзагом, уклоняясь на удачу от мелких, но противных, мин. На левом берегу обнаружили два пулемётных гнезда, которые в упор расстреляли пулемётчики катеров. Головной катер, выписав виртуозный поворот, уклонился от снаряда, и влетел в речушку Веревчина, ткнулся носом в плавни, летит сходня, но десант сыпется на берег со всех сторон, кроме кормы. Бронекатера прибавили скорости, затем прижались к берегу, прикрываясь причалом силикатного цеха от огня бронеплощадки немцев. Моторы сотрясаются на реверсе, за борт летят «кошки», с помощью которых десант подтягивает катер к берегу, и десантируется на него. Швартовы отданы, баковая башня ведёт постоянный огонь по площадке, но, снаряды рикошетируют от брони.
— Катушкой! Бей катушкой, пока подставился!
Снаряд ударился о броню и исчез. В наушниках Дмитрий услышал:
— И чаво?
— Давай ещё раз! Пробитие! В паровоз!
Вот теперь видно! Густо повалил пар, бронеплощадка дёрнулась, и попыталась отойти за поворот. Прошла нефтестанцию и встала. Лишившись поддержки бронепоезда, немцы стали отходить к мосту. Три бронекатера, без десанта, вошли в Карантинный ковш судозавода и открыли по ним огонь. Тем предстояло пробежать по дамбе к домам заводоуправления, но 6 орудий и 12 пулемётов не давали такой возможности. Откуда ни возьмись, сзади в ковш влетает десантный катер, выписывая пируэты, проскакивает в узкий проход между молом и берегом, крутит крутую циркуляцию, отрабатывая левым движком назад, и влетает в Карантинную протоку, прикрываясь от огня зданиями завода, там замирает у причала, Дмитрий видит, как с него сыпется группа.
— Козлы! Куда! — срывается он на крик! Захлопали гранаты, непрерывно грохочут несколько МГ, кто по кому бьёт: совершенно непонятно, с группой связи нет. Ясно, что это ребята Сагалаева, по номеру катера, Сагалаев на запрос не отвечает. В этот момент звучит взрыв, мост падает в воду. Немцы на острове прекратили стрелять. Потом, кто-то из них, замахал какой-то белой тряпкой. Бронекатеру в Карантинную не пройти. Дмитрий стоял у носовой башни и бил по ней кулаком.
— Бекас, я — бекас-три. — послышался голос Сагалаева. — Начал отход от левого быка. Двое контуженных. Не успели.
— Антон! Ты — дурак! Ко мне даже не подходи! По морде дам!
Катер отвалил от стенки и подошёл к борту «БКТ-26». Антон перепрыгнул через леера.
— Старший лейтенант Сагалаев прибыл за «по морде».
— Чё ты туда полез! Надо было «на плечах противника» идти!
— Второй пост был в здании заводоуправления. Я туда шёл, в надежде, что удастся отключить схему. Но, немцы убрали всё оттуда. Тот майор был прав, что всё, что он сейчас нарисует, будет немедленно изменено.
— Вот именно, ладно, по коням! Снимать надо батальон с кирпичного завода!
Хрен там! У начальства совсем другая точка зрения, и батальон ещё двое суток держал оборону на заводе и обеспечивал прикрытие переправы с Карантинного на правый берег. Затем их вывели из боя, поселив в трехэтажном здании школы на углу Гоголя и Декабристов. В тот день состоялся парад войск в честь освобождения города и годовщины Октября. Вечером состоялось «торжественное заседание», если его так можно назвать, в здании Херсонского Совета. Желтов, уроженец этих мест, по просьбе секретаря Николаевского обкома партии товарища Бутырина Сергея Ивановича, комиссара партизанского соединения области, пригласили отличившихся солдат, матросов и командиров на встречу с местными жителями. До этого тоже много говорили о зверствах немцев на оккупированной территории. Земли тут богатые, поэтому понаехали сюда немцы-колонисты, и стали устанавливать собственные порядки. В перерывах между выступлениями награждали солдат и офицеров, затем застолье. Дмитрий вышел из здания Совета и пошёл к себе. По дороге к нему подошла, укутанная в какое-то огромное пальто, женская фигура:
— У вас поесть не найдётся, товарищ командир?
С собой ничего не было, но до дома, где разместился батальон, каких-то несколько шагов.
— Пойдём, покормлю.
Она, молча, двинулась за ним, шаркая сваливающейся обувью.
— Пропусти, со мной! — сказал он часовому.
Подскочил дежурный по батальону, но Дима отмахнулся от него:
— Происшествий нет?
— Нет, часть людей на митингах, остальные отдыхают.
— Кешу ко мне позови!
Прошли в его комнату. Он, включив свет, рассмотрел обноски, в которые была завёрнута женщина.
— Снимай, и положи за дверью.
— Украдут!
— Они здесь никому не нужны. Умывальник справа в конце коридора, сейчас кушать будешь.
Прибыл Андрушко.
— Там от ужина что-нибудь осталось? Покормить человека надо. И с собой что-нибудь дать.
Вошла «гостья», после того, как умылась, она оказалась молодой и красивой девушкой, точнее, женщиной: грудь у неё была большая, а в районе сосков расплывались мокрые пятна. Кеша принёс теплую картошку, хлеб, консервы, горячий чайник. «Гостья» молча и быстро орудовала ложкой. Было видно, что очень голодна.
— Благодарствуйте, товарищ командир. Денег у меня нет! — сказала женщина, и попыталась начать раздеваться.
— Дура, что-ли? Ребёнок где?
— Фриц? Дома, в подвале, холера его забери! — злобно сказала она. Это было немного неожиданно для Дмитрия, и он переспросил в чём дело.
— Немец ссильничал, потом, несколько раз, полицаи, вот и понесла. — разревелась гостья.
— Зовут тебя как?
— Вероника.
— Кеша! Найди Веронике шинельку и ватник. И вещмешок дай.
— Товарищ командир, а закурить не будет?
— Найдем! На, кури. — та жадно раскурила папироску, рассказывая о житье-бытье в оккупированном Херсоне. Дом сгорел, живёт в погребе с ребёнком и матерью. Стала проситься в батальон, так как местные её шпыняют, называя «овчаркой», хотя немцам она не служила.
