– Давайте, прогуляемся, Миша, – Игорь Максимович поправил шарф, и махнул рукой в сторону прудов. – А то засиделся что-то…
Я молча кивнул, ощущая за бодрыми словами тягучую печаль.
Наставник почуял, что его состояние вычислили, и легонько забрюзжал, уводя мою интуицию в пустой след:
– Возраст, Миша, возраст… – вздохнув, он взял деловитый тон. – Занятий больше не будет. Ты перенял всё, что я знаю и умею. Дальше – сам. Хотя… Ты, Миша, подошел к пределу человеческих возможностей. Больше Силы, чем есть в тебе сейчас, не накопишь. Это как с мышцами – хоть всю жизнь «качай железо», а полтонны мяса, как у буйвола, не нарастишь. Гены задают конечный размер – и всё, хоть ты тресни… Хм… – слабая улыбка осветила моложавое лицо. – Посмотришь на этих культуристов, бугрящихся мускулами… Так и ждешь, что кожа на них лопнет! Скажи: «Зачем тогда звал, если штудий не будет?»
– Да нет, отчего ж, – запротестовал я. – Мне за эти месяцы открылось столько, сколько за обе жизни не узнал!
– О, сколько нам открытий чудных… – продекламировал Котов, впадая в легкую рассеянность. – М-да… Никак не извернусь. Хм… Скажите, Миша, а когда в крайний раз срабатывало ваше предвидение близкого будущего? Ну, там, на пять минут вперед, на полчаса…
– Да давненько уже… – стал я вспоминать. – Как бы не год назад.
Наставник часто закивал, взглядывая на меня чуть искоса.
– Всё правильно, – вздохнул он, – эта способность проявляется лишь в моменты крайней опасности. Вот к этому я и подвожу. Если подытожить все наши экзерсисы, то выходит вот какая картина – ваша Сила, Миша, трансформировалась в боевой вариант. Все эти отражения зла, комбинации ударов с энергетическими выплесками… Короче говоря, Миша, вы стали воином. Оборона и нападение, разведка и диверсия – вот ваша, по Райкину, узкая специализация. Вы были очень разбросаны, Миша, когда мы встретились. Тратили Силу почем зря, размениваясь на пустяки, а нынче обрели цельность. Признаюсь, не хотел говорить вам раньше, чего именно хочу добиться, поскольку вы могли бы и воспротивиться…
– Мне что-то угрожает? – прямо, по-военному, спросил я.
– Ишь, какой вы шустрый… – усмехнулся Котов. – Прямой угрозы нет… Пока. Поймите, Миша, таким, как мы, всегда грозит опасность. Нас очень мало, и отсюда чрезвычайная уязвимость. Вы большой молодец, что задумали делиться Силой с одноклассницами! Вам будет, кого беречь – и кто станет беречь вас. А подруги вернее друзей. Так уж заведено…
Мы шагали в ногу, неторопливо хрустя по ночной пороше, не утоптанной до сей поры. Хмурое небо провисало над самой улицей, словно разлегшись на крышах, и редко-редко пролетали снежинки.
– Знаете, – выдал я свои сомнения, – до сих пор не уверен, что мне вообще стоило делиться – и подвергать девчонок опасности!
– Нет, нет, – упрямо покачал головой наставник, – вы не правы, Миша. Слабым, беззащитным девушкам приходится несладко в этой жизни. Вы же одарили их способностью устоять, не клониться покорно, а противодействовать злу! Это важно, Миша… Не спрашивайте, я взял вашу мысль о целительстве! Нет, Миша, способность исцелять нисколько не противоречит вашему… м-м… новому формату, как вы любите выражаться. Плох тот воин, что не способен справиться с раной или увечьем! Просто, когда я говорил о трансформации, то имел в виду следующее: Сила конечна, поэтому следует… э-э… еще одно ваше словечко… следует «юзать» ее не как попало, а прилагать лишь там, где необходимо. Иначе этой энергии мозга просто не хватит! Кстати, именно поэтому у вас иссякла способность к телекинезу. Да и зачем он? При удержании даже пустого стакана «силой мысли», расходуется масса энергии. А смысл? Фокусы показывать в сельском клубе? Вы лишились и гипноза, зато обрели куда более действенные способности, вроде ментальной трансфигурации.
Мне хотелось оспорить Котова, но те аргументы, что щекотали мой язык, казались несерьезными, детскими. Я действительно заматерел, походя на Мишу Гарина, некогда загоравшего на Кубе, примерно так же, как «дембель» смахивает на призывника. И тут вдруг, пузырьком в воде, всплыл довод.
– Тогда зачем нужно было столько возиться с генной памятью? Нет, заглянуть в прошлое – это, конечно, очень интересно, но…
– А вы разве не догадались? – улыбнулся Игорь Максимович.
Я задумался.
– Это как-то связано с моими предками? – осторожно, словно нашаривая путь в темной комнате, задал я вопрос.
– Не как-то, – наставительно поднял палец мой визави, – а напрямую, Миша.
– То есть… Постойте… – призадумался я, начав рассуждать. – Память рода – это как бы ключик к двери в подсознание. А дальше уже прямой контакт с моими пра-пра-пра…
– Именно! – Игорь Максимович прищелкнул пальцами, сухими, как кастаньеты. – Без прямого контакта родичи не смогут вам помочь, Миша. Ну, или вы – им.
– Вот даже как… – выдохнул я. – Офигеть…
Издав смешок, Котов свернул к Пионерским прудам. Аллею расчистили от снега, а пруд превратили в каток – тонкая фигурка девочки-фигуристки чертила лед, выписывая замысловатые вензели танца.
– Признаться, не нравится мне всё это мое «сверх»! – выпалил я, не удержавшись – и падая во мнении Котова. – Думал, что для спасения СССР хватит одной сверхинформированности, ан нет! Без сверхспособностей никуда!
– Зря вы так, – попенял мне Игорь Максимович. – У-у, как всё печально… Чувствую в вас борьбу с самим собой. Хм… Ваше желание быть как все перевешивает мечту стать Человеком Всемогущим. Не скажу, что это плохо, но и хорошего… тоже, знаете, маловато. Ну, что ж тут поделаешь… – пройдя пару шагов, он добавил голосу настойчивости: – Разберитесь в себе, Миша, примите себя таким, какой вы есть! Перестаньте считать источник Силы в себе неким отклонением от нормы! А что касается СССР… С чего вы вообще взяли, будто для спасения первого в мире государства рабочих и крестьян вы задействовали метапсихические таланты?
– Но как же… – вякнул я.
– Когда, где и с кем? – жестко перебил Котов, и вскинул руку, останавливая меня. – Дайте, я сам. Скажите, что, собственно, мешало советскому руководству не впасть в застой, а добиваться роста, как ныне? Да они просто полагали, что успеют. Не успели! А стоило вам растолковать о победе контрреволюции и распаде СССР, половина Политбюро засуетилась, всё пришло в движение! И неудивительно, ведь Советский Союз – их детище, смысл и суть всей жизни! Но что чудесного и невероятного в информации от вас, даже если это послезнание? Стоп, дайте договорить. Ваши наивные фантазии о том, что вы, дескать, «переформатировали» Суслова и Брежнева, да и Андропова заодно, не выдерживают даже критики на уровне «сам дурак!». Вы всего лишь вылечили их! Но люди-то остались прежними. Просто такова жизнь! Больной занят исключительно своим здоровьем, а вот исцеленный бросается крепить трудом СССР! Да, я помню, вы еще рассказывали о Грише Ершове… Миша! Никакая Сила не способна «переформатировать» человеческий мозг. Разобраться дендритными шипиками, с триллионами синапсов? Бред сивой лошадки!
– Но Грига изменился! – парировал я.
– А вы бы сели, да и рассудили, почему! Вы всего лишь приглушили в Ершове темные склонности, дав ему самому возможность подавить их, раскрыв свою светлую сторону. Ну, если хотите, вы помогли Григе перевоспитать себя, совладать со своей необузданностью, проявить к девушке не тупую страсть, а любовь, уважение и доверие. Всё то, что уже занимало ершовскую натуру, но было подавлено, скажем так, не лучшими чертами характера. А вы сразу – «полная переделка», «ментальная деструкция»… Нахватались всяких словечек из фантастики, и рады! – Котов покосился на меня, и приложил руку к сердцу. – Извините, Миша, за невольную резкость! Мне просто хочется, очень хочется, чтобы вы узнали себя по-настоящему – и гордились бы собой.
– Если честно, – дернул я губами, – мне хочется того же!
На минутку мы смолкли, неторопливо меряя шагами аллею, поглядывая на каток, на небо, просевшее ватной облачностью.
– Скажите, Миша… – в голосе наставника зазвенело напряжение. – А вам случайно не снилось… м-м… одно странное место, схожее с инферно? Темное небо с багровыми тучами… Черные скалы… Малиновый жар?
