и одним слитным движением сгреб все наваленное и кинул на левый стол. Кроме единственного, сейчас подшиваемого Стешкой костюма на центральном столе ничего не осталось.
— Итак, что вам угодно? Костюм на выход? Рубашки? Может, есть конкретный заказ? — тут же показывая, озвученные предложения, затараторил лавочник.
— Что-нибудь попроще, — я скосился на Мирона.
Говорить, что мне нужна одежда, чтобы быть похожим на рабочих, при посторонних не хотелось. Но Сергей Терентьевич все и сам правильно понял.
— Все сделаем в лучшем виде, — кивнул он.
И тут же зарылся в ворох одежды, последовательно откладывая один костюм за другим, пока не вытащил безразмерные серые штаны из такой грубой ткани, что на ощупь была схожа с наждаком, и пиджак под них. Тот тоже был мне на пару размеров больше, чем нужно, но лавочника это не смутило. Отложив это, он стал перебирать рубашки. В сторону полетели белые хлопчатые, вслед к ним пошли и те, что имели хоть какие-то пуговицы. Лишь достав широкую рубашку с небольшим разрезом у горла, где была только одна пуговица, Сергей Терентьевич успокоился и предложил все примерить.
Никакой подсобки, где это можно сделать, в лавке не было. Раздеваться пришлось прямо посреди помещения, лишь отойдя на место рабочего Мирона. Стешка к тому моменту успел не только распороть пиджак, но и сшить шов заново широкой стежкой. Грубо, даже аляповато, зато надежно. Только после этого Мирон достал из за пазухи тканевый кошелек и, прикрыв его рукой, отсчитал деньги.
— Здесь только три рубля! — возмутился подросток, когда получил деньги. — А за мою работу?!
— Долго возишься, — буркнул Мирон и, пока его не остановили, выскочил из лавки.
Стешка злобно прошипел ему вслед проклятья. И тут же его глаза азартно сверкнули — это из моего кармана случайно выпала трехрублевая купюра и россыпь марок. Держал я их в кармане штанов и когда снимал их, карман задрался, и деньги полетели на пол. Я их конечно тут же поднял, но глазастый парень успел их не только рассмотреть, но и мысленно пересчитать и даже заметить, что у меня в кармане есть еще. О чем тут же и сообщил на ухо лавочнику, подскочив к нему, при этом ловко обогнув стол не задев меня.
Облачившись в выданный костюм, я стал похож на пугало и мрачно посмотрел на Сергея Терентьевича.
— Не извольте беспокоиться, ваше благородие, — тут же поднял руки в примирительном жесте тот. — Стешка сейчас все ушьет, чтобы не болталось. Дайте я лучше вас обмерю.
При замере моего тела, голос Сергея Терентьевича не смолкал ни на минуту, отчего у меня разболелась голова. Хотелось уже плюнуть на все и вернуться к первоначальному плану. Когда он закончил, я уже хотел облегченно выдохнуть, но не тут то было. Потому что отдав Стешке костюм, лавочник назвал за него цену.
— Сколько?! — мне показалось, я ослышался.
— Семь рублей за все, ваше благородие, — с благожелательной улыбкой повторил мужичок.
— Да это дерьмо и трех не стоит! — искренне возмутился я.
Цен на одежду я не знал, но нутром чувствовал, что меня нагло обманывают.
— Ну как же! — всплеснул руками лавочник. — Вы же берете полный костюм! С рубашкой! Да одни только штаны не меньше трешки стоят! Пиджак и того больше — пятак! А рубашка? Не меньше двушки с четвертаком! Да я вам еще со скидкой продаю! Себе в убыток работаю! А Стешка? Если я снижу цену — то он же снова будет шить бесплатно! Пожалейте мальца, хотя бы!
— Три рубля и ни копейкой больше, — припечатал я.
— Ваше благородие, — укоризненно протянул Сергей Терентьевич. — Ну как можно? Мы же не в богадельне. У меня дети есть, их кормить надо, а вы предлагаете мне в убыток работать.
И столько упрека и искреннего непонимания моим упорством было в этом голосе, что я посчитал, что реально перегнул палку. И даже назвал новую цену.
— Четыре.
— Это не серьезно, — покачал головой лавочник и огорченно повернулся к подростку. — Стешка, бросай. Господин к сожалению не может заплатить за товар.
Паренек прекратил распарывать швы и отложил штаны, которые требовалось не только ушить, но и отрезать лишнюю длину.
— Но у меня нет семи! — воскликнул я. — Да семь — столько ваш товар не стоит!
— А сколько есть? — тут же обернулся Сергей Терентьевич.
Вот тут-то я и понял, что все его причитания и напускная укоризна — не более, чем актерская игра. Прекрасная, не спорю, но игра. И начался торг! То, из-за чего я и пожалел, что зашел сюда.
Мужичок снова пытался играть голосом, ссылался на детей, которых у него сначала было пятеро, потом вдруг стало шестеро, а дальше вообще в качестве аргумента сказал, что у него жена на сносях и они ожидают восьмого! Куда делся седьмой, я не понял. Я тоже в долгу не остался и напирал на то, что у меня он последние деньги отнимает. Пытался пригрозить проверкой своей службы (но почти безуспешно — тот не особо поверил, что жандармам будет дело до его лавки, ну или я не те аргументы в угрозах привел). Давить на жалость к себе мне было противно, поэтому чаще он от меня слышал, что я уйду к другому лавочнику. К чему я реально начал склоняться. В процессе торга это оказался самый действенный аргумент, что хоть как-то влиял на жадного мужика. Стешка несколько раз принимался за шитье и столько же раз бросал, когда Сергей Терентьевич приказывал ему «не тратить время и силы на скупого господина». В итоге сошлись на четырех рублях и двадцати копейках. И то, когда лавочник принял от меня деньги, его лицо светилось — точно нагрел!
Забрав свой костюм, я для порядка решил пройтись по другим лавкам, кои на улице были, и узнать про цены. Но выскочил из первой же, когда встретил чуть ли не точную копию «Сергея Терентьевича», пусть не по внешности, зато по поведению. Ну его! Мне хватило и одного раза.
Однако возвращаясь в жандармерию, где намеревался переодеться и оставить свою форму, я дал себе зарок все-таки выяснить реальные цены на одежду. Да хоть у того же Пантелеева!
По итогу у меня в кармане осталось лишь тридцать пять марочных копеек. Тридцать пять стоил завтрак в столовой, десять я потратил на
