отучили немцев летать на низких высотах. К сожалению, большинство русских самолетов уже уничтожено противником или вышли из строя и требуют ремонта. В это время кроме редких самолетов и устаревших воздушных шаров нет другой воздушной разведки, так что действия противника логичны. Вот бы сейчас планшет с отметками спутниковой разведки…
— Чаще стали летать, так что недолго нам ждать осталось. А вам в штабе не сказали, когда нам ждать наступления противника?
— К сожалению, наша разведка не радует частыми донесениями, — усмехнулся Радкевич. — Рассуждая логически я могу вам ответить, что наступление будет со дня на день. Скажите, у вас есть способ связаться с казачьей сотней Глебова?
Ответить я не успел знакомый свист заставил действовать на автомате. Беру генерала в охапку и возвращаюсь в окоп. Артобстрел. Ты подсознательно всегда его ждешь. Иногда даже чувствуешь, как концентрированная смерть несется в твою сторону, но ничего не можешь с этим поделать. Я уже забыл какого это вжиматься в землю. Люблю своих артиллеристов и ненавижу чужих, как и все псы войны.
И все-таки пока еще нет такой интенсивности обстрелов. Когда звуки взрывов на весь день становятся привычным фоном. Да и норы, в которых прячутся солдаты должны увеличить шансы на выживание. До привычных минометов еще несколько лет, но легче от этого не становится. Тяжелая артиллерия немцев постепенно смешает с землей любые укрепления.
— Неожиданно. Благодарю вас за то, что убрали меня с открытой местности, — пришел в себя побледневший генерал.
— Германцы идут! — раздался крик и тут же команда. — Приготовиться к отражению наступления!
Странно. Атаковать пехотой не уничтожив артиллерию и огневые точки глупое решение. И словно подтверждая мои слова резко наступившую тишину прервали наши орудия и пулеметы, устраивая кровавую кашу перед позициями. Началась активная фаза Варшаво-Ивангородской операции.
Пулемет перегрелся и его заклинило. Солдат трясущимися, после боя, руками заполнял кожух водой из стоящего рядом ведра. Вода для пулемета — святое. Лучше быть грязным и чумазым, чем остаться без воды. Главное, чтобы ствол не пришлось менять.
Уставшие солдаты прижались к стенкам окопа и переводили дух. Для многих это был первый бой, в котором им пришлось отнять чужую жизнь или потерять своего товарища. Рядом мои бойцы перетягивали раны чистыми бинтами и готовили раненных к транспортировке в госпиталь. К сожалению, медслужбам пока далеко до стандартов двадцать первого века и процент выживаемости тяжелораненых невелик. Помогали, чем могли. В окопах нет чужих людей.
После любой битвы наступает момент, когда начинаешь очень сильно любить жизнь. Кто-то улыбается выглянувшему солнцу, другой боец мнет под пальцами папиросу и смотрит вдаль отсутствующим взглядом. Нервы на пределе и каждая следующая атака может стать последней, но вскоре тягостное молчание заполняется разговорами. Жизнь всегда берет свое.
Гитара в углу окопа смотрелась чужеродно на этом конвейере смерти. Скорее всего кто-то из дворян забыл или из мобилизованных артистов. Вдруг резко появилось желание взять семиструнную гитару в руки. Впрочем, почему бы и нет.
— Унтер, чья эта гитара?
— Поручика Ломова. Любил он поиграть вечером и петь романсы о любви. Царствия ему Небесного, — перекрестился унтер. — Половину взвода сегодня потеряли, а у вас, смотрю, все целы, ваше императорское высочество. Вот бы нам также… аж на душе кошки скребут, когда смотрю на тела.
— Если позволите взять мне гитару, то я попробую немного развеять вашу тоску. После боя появилось желание сыграть.
— Да, конечно, возьмите. Думаю, поручик был бы не против, — с трепетом унтер передал мне музыкальный инструмент.
Пока я настраивал гитару под себя вокруг меня собрались солдаты ближайших к нам полков и мои бойцы. За безопасность я не переживал. Обед. Немцы не стреляют в обед, а до кружащих над головой дронов еще, как минимум, сто лет. Поэтому стоило только взять первые аккорды, как все разговоры стихли и даже птицы замолкли.
Не для меня придет весна,
Не для меня Дон разольется.
Там сердце девичье забьется
С восторгом чувств — не для меня
Не для меня цветут сады,
В долине роща расцветает,
Там соловей весну встречает,
Он будет петь не для меня.
Не для меня журчат ручьи
Текут алмазными струями,
Там дева с черными бровями,
Она растет не для меня.
Не для меня цветут цветы,
Распустит роза цвет душистый
Сорвешь цветок, а он завянет,
Такая жизнь не для меня.
Не для меня придет Пасха,
За стол родня вся соберется,
Вино по рюмочкам польется
В пасхальный день не для меня.
А для меня кусок свинца,
Он в тело белое вопьется
И слезы горькие прольются
Такая жизнь, брат, ждет меня.
Эту песню особенно любил исполнять Хром. Командир группы в моем взводе. Ни в коей степени ни казак, но голос у него был, что надо. Дмитрий получил хорошее образование в том числе и музыкальное, поэтому я смог повторить тот тягучий напев и хриплость в голосе для идеального исполнения.
Изначально песня никоим образом не была казачьей. Стихи Молчанова каждый менял под себя и многочисленные романсы, а позже мои современники придумали историю про исконную и старинную. Особенно название реки в песне менялось чаще всего. Поистине народной песней и особенно полюбившейся казакам она стала только в конце двадцатого века уже в Новой России. Такую переделку песни здесь не слышали, поэтому казаки из моего отряда навострили уши с первыми словами про Дон.
Слушая песню каждый думал о своем. Про далекий дом, батьку и мать, что со слезами проводили на войну или про прошлую жизнь, которая была до войны. Как там жена и дети поживают, поднимут ли рюмку за него в праздничный день… Под такую песню не получишь радостного свиста или смеха. Особенно на войне. Правда стоит учитывать русский менталитет. Для нашего народа, в принципе, песня в самый раз.
— Спасибо, ваше императорское высочество. Уважили нас. Теперь и помирать не так грустно, — поклонился казак с густыми усами.
— Рано помирать, боец! Думай не о смерти, а о доме и каким героем вернешься к своим родичам. Как там сейчас на Дону?
— Красиво. Дома всегда лучше, чем на чужбине…
Хотя, как говорили ветераны, если принимаешь свою смерть, как уже случившийся факт, то воевать намного легче. По мне так, за жизнь надо цепляться зубами до самого конца. Вырвать глотку у врага, чтобы пройти вперед, несмотря на все препятствия. Полностью притуплять чувство страха прямая дорога в могилу, но и нельзя давать страху завладеть твоим сознанием. В общем, философия презрения к страху позволяет создавать самых лучших воинов, но во всем надо знать меру.
— Хватит музыки. Немного отдохнули, а теперь за работу. Врагу плевать на наши проблемы. Карелин, что там у вас?
— Заминировали все подходы, как показывал Матвеев. В этот раз встретим гостей с огоньком. Пулеметы пристрелены, патронов хватает, — ухмыльнулся мой первый зам.
— Передай бойцам, что это было только начало, поэтому проверьте снаряжение и пусть не жалеют патронов. У германцев скоро обед закончится, и они попрут на нас с новыми силами.
Не прошло и получаса, как подтвердились мои слова и к нам прилетели первые гостинцы. Свист снарядов и звуки взрывов заглушили крики солдат. Желающих поглазеть на вестников смерти в полный рост среди моих бойцов не было и вжимаясь в землю они шутили над собственным страхом. Первые ростки, заложенных мною психологических практик, начали давать свои всходы.
Снарядов у немцев хватило примерно на час. Немало, но я в своей жизни повидал намного серьезнее обстрелы. После окончания обстрела раздались свистки и команды немецких офицеров, что строили солдат для штурма наших окопов.
— Хуррраа! — пронесся боевой клич через все поле битвы и стал сигналом к атаке.
Мое удивление продлилось недолго. Самый популярный боевой клич использовали многие народы мира и немцы не исключение.
— Форвартс!
А вот это уже нечто похожее на настоящий немецкий боевой клич, но недолго они радовались. Вскоре крики бегущих воинов захлебнулись в пулеметных очередях и выстрелах из винтовок. Взрывы мин стали
