– Ну что вы, Сол, – ответил с грустной покорностью судьбе Голдман. – Вам виднее…
– Вот именно. Всем приготовиться! – Он подскочил к Бестужеву, ткнул пальцем в грудь и деловым, напористым, серьезнейшим тоном продолжал: – Ну, вы все поняли? Вы подъедете на коне к границе кадра… так и въедете на нем в кадр. Видите, вон там в траве натянута ленточка?
– Вижу…
– Она и обозначает границу кадра. Пересечете ленточку – и вы уже в кадре, ясно? Это вы только что застрелили с коня тех двух прохвостов, следует незамедлительно покончить и с третьим. Вы спрыгиваете с коня, выхватываете револьвер – и метким выстрелом поражаете оставшегося индейца, отвязываете девушку… только подходите к ней со спины, чтобы не заслонять ее от камеры… понятно?
Бестужев оторопело кивал. Держа его за пуговицу, Сол втолковывал с расстановочкой:
– Дальше ничего, собственно говоря, и играть не надо. Вы – простой парень, вовсе не ожидали, что вам предстоит драться с краснокожими, да вдобавок освободить такую красотку, вы стоите себе, а спасенная бросается вам на шею… На этом сцена кончается.
Бестужев кивнул. Приблизив лицо, Сол продолжал с напором:
– Ничего не изображайте. Будьте самим собой. И не переживайте, что вы не актер. Кто тут актер, собственно говоря? Мы – самый молодой вид искусства, Михаил, понимаете? У нас за плечами нет, подобно театру или балету, или опере нескольких столетий великой истории, наполненной славными, священными именами. Мы все учились своему ремеслу без учителей, сами у себя, без опыта предшественников. И мы еще себя покажем! Пройдет не так уж много лет – и не будет никакого театра, ничего такого, останется один кинематограф. А если нам удастся еще придумать цвет… Некоторые горячие головы считают, что нам даже удастся придумать звуковые фильмы. Я не особенно верю, но верю, что мы им всем покажем…
Его глаза горели фанатичной яростью проповедника. Бестужев лишь кивал.
– Начинаем!
– А не стоит его приодеть, Сол? – робко поинтересовался кто-то. – Очень уж простецки.
– Так и должно быть! – рявкнул Сол. – Это вам благородный герой, а не роковой злодей с его брильянтовыми кольцами и безупречными сюртуками. Простой житель Дикого Запада, он ехал но своим незатейливым делам – корову отбившуюся найти или там выпить стаканчик…Зрителю, по-моему, понравится, что герой не особенно и отличается от него, простого парня… Начали, я кому сказал!
Бестужеву торопливо подсунули бутафорский револьвер, заряженный холостыми. Он бегом добрался до Пако, вскочил в седло и рысцой двинулся к площадке – там уже нетерпеливо ерзал в кресле Сол, грозя рупором. Застрекотал киноаппарат. Бестужев чувствовал себя так, словно его голым выставили на всеобщее посмешище на одной из самых оживленных нью-йоркских улиц. Во рту пересохло от волнения, ему казалось, что он движется ужасно неестественно, страшно было сделать что-нибудь не так и опозориться перед всеми. Пребывая в состоянии едва ли не тихой паники, он, однако же, усмотрел в траве низко натянутую над землей на низких колышках белую ленточку – и заставил себя собраться, как перед рывком в реальную схватку.
Спрыгнул с седла, не мешкая, двинулся к краснокожему, поджидавшему его со звериным оскалом на размалеванной физиономии и с трех шагов выпалил в грудь. Индеец рухнул наземь, принялся кататься по траве в жутких корчах. Перепрыгнув через него, Бестужев бросился к дереву, в последний миг вспомнил наставления режиссера и зашел со спины, чтобы не заслонять от зрителя Лили. С трудом распутал затянутые на совесть узлы толстой колючей веревки.
Вот она, волшебная сила искусства! Он увидел, что на щеках девушки поблескивают самые натуральные слезинки – настоящая актриса, не то что он… Лили, картинно распахнув объятия, бросилась ему на шею и без особых церемоний впилась в губы долгим поцелуем, так что Бестужев смущенно застыл, как истукан, не привыкший к подобной публичной демонстрации пусть и артистических чувств.
Раздался крик Сола:
– Все, закончили!
Он, такое впечатление, одним тигриным прыжком оказался возле них, бесцеремонно разомкнул объятия и закричал:
– Великолепно!
– По-моему, я выгляжу дурак-дураком… – честно признался Бестужев.
– Наоборот, все прекрасно. Вы себя отлично показали: прибытие героя, решительного, не терявшего ни секунды, меткий выстрел… Потом, правда, – он лукаво подмигнул, – вы и в самом деле держались в объятиях Лили, как деревенский вахлак, но эта робость зрителю понравится, они сразу увидят, что имеют дело не с каким-то там напыщенным рыцарем, а обыкновенным парнем, в меру застенчивым, в меру простым…
– Сол, я так не согласна, – плачущим голосом вмешалась Лили, все еще страдальчески морщившаяся и растиравшая запястья. – Эти мужланы привыкли связывать исключительно коров, они меня привязали так, что веревки немилосердно впились в тело, мне было жутко больно…
Сол уставился на нее отрешенно. Понемногу его подвижное лицо расплылось в искренней улыбке:
– Искусство превыше всего, детка! Ты так натурально извивалась и билась, на твоем личике читалось столь неподдельное страдание, что зритель будет в восхищении! Погоди минуточку, не мешай… – он шагнул вперед и крепко ухватил Бестужева за рубашку. – Парень, из тебя выйдет толк! Ты ведь служил в армии… Ну вот. Ты только слушайся меня, как усердный солдат фельдфебеля, а уж я сделаю из тебя настоящую кинематографическую знаменитость. Фельдфебель вовсе не способен озолотить исправного солдата – ну, а со мной, – он лукаво подмигнул, – со мной обстоит несколько иначе… Ты, главное, слушай меня, как отца родного… Лили, как он тебе?
Лили, стоявшая в стороне, надувши губки, окинула Бестужева откровенным взглядом, какого от благонамеренных девиц Старого Света трудно было ожидать. Улыбнулась кокетливо:
– С ним гораздо лучше, Сол, у него хорошо получается…
– То-то, – благодушно сказал Сол. – У меня как-никак профессиональное чутье, голубки мои… Все, отдыхаем, мне еще надо подумать над следующим эпизодом – у нас ведь появилась совершенно другая линия…
Бестужев перехватил тяжелый взгляд стоявшего в отдалении Голдмана-младшего и понял, что нажил себе нешуточного врага. Точнее говоря, недоброжелателя – этот лощеный молодой человек, классический городской хлыщ, никак не походил на человека, от коего можно ожидать настоящих неприятностей. К тому же Бестужев вовсе не собирался задерживаться здесь надолго, у него уже возникли соображения, как потихоньку убраться отсюда: под покровом ночной тьмы, когда все будут спать, расписание поездов известно, объясниться с кассиром помогут мальчишки-агенты, как помогли пообщаться с начальником почты, который, порывшись в каких-то толстенных справочниках, написал Бестужеву в записную книжку английскими словами точный адрес российского консульства в Вашингтоне…
