вздыхает Катя. — Столько с ним уже пудов соли вместе съедено.
— Я желаю удачи вам и вашему «Горынычу», — говорю я, сплюнув три раза и стуча по деревянному борту. — Буду за вас болеть, девчонки!
Вытащить их куда либо на вечер не получается, а завтра у меня весь день занят. Так что договариваюсь встретиться уже на регате или после неё.
У меня на носу своё соревнование. Закрытый чемпионат по «грязному преферансу без правил» с товарищами, обыгравшими моего поэтического коллегу.
Преферанс — это игра, обманчивая в своей респектабельности. Это не абсолютно криминальное 'двадцать одно, и не до безумия азартная «сека», где ставки могут за минуту вырасти от копейки до месячной зарплаты.
В преферанс можно играть годами без какого-либо вреда для себя, получая большое удовольствие от проведённого времени. Можно проигрывать и выигрывать у друзей, по червонцу, и наслаждаться безопасным, комнатным азартом.
Более того, преферанс относится к той редкой категории карточных игр, в которых мастерство в конечном итоге преобладает над случайностью, почти как в шахматах. Для любого, даже не слишком удачного расклада, есть своя стратегия, и если ей следовать, можно достаточно регулярно оставаться в плюсе.
Набив руку в своих тихих кухонных баталиях, начинающие «чемпионы» мечтают сразиться с более серьёзными игроками. Я это прекрасно знаю, ведь сам был таким.
Ключевое слово здесь: при равной и честной игре побеждает более сильный игрок. Так что даже крохотное преимущество полностью меняет баланс сил. Поговорка «знал бы прикуп, жил бы в Сочи» не зря появилась. Всего две карты могут полностью изменить ход игры: либо значительно усилить комбинацию, которая есть на руках, либо, наоборот, оставить без своих, «повесив» в гору штрафов.
Хорошо, если теряются значительные, но не критические средства. Такие любители возвращаются в свою компанию с запасом историй о том, как они сели играть на ялтинском пляже и, не успели оглянуться, как остались без отпускных, там такие ловкачи, что подмётки на ходу режут.
Можно даже сказать, что в данном случае имеет место взаимовыгодный обмен: отпускник теряет деньги, но приобретает уникальные впечатления, опыт и неистощимый запас историй, которые он может рассказывать друзьям до старости. Именно за этим они часто и садятся играть с заведомыми шулерами, воспринимая проигрыш как неизбежную плату за острые ощущения. Но иногда случается и хуже, как это произошло с моим приятелем Мухой.
К восьми вечера я стою перед гостиницей «Приморской» в ожидании своей спутницы на сегодняшний вечер.
Среди ялтинских дворцов и особняков, гордо выстроившихся вдоль побережья, корпус «Приморской» торчит как больной зуб. Его невыразительный и прагматичный фасад выделяется из общего туристического блеска, как чайник в музее произведений искусства.
Абсолютно типовое здание в форме прямоугольного параллелепипеда с тянущимися вдоль этажей балконами, благодаря особому устройству которых с соседями можно не только познакомиться, но и выпить или подраться. Говорят ещё, что они чрезвычайно удобны для курортных адюльтеров. Не знаю, не пробовал.
К гостинице приземистой нашлёпкой примыкает ресторан, в котором, как в едином суповом котле перемешивались приехавшие отдыхать номенклатурщики и колхозники, портнихи и актрисы филармоний, нефтяники и торговцы гвоздиками.
Сейчас его большие панорамные окна полыхают ярким светом, а в них, как в аквариуме можно видеть очертания столиков и снующих мимо них, словно проворные рыбы, официантов.
Девушка появляется возле гостиницы, как вихрь. За собой она оставляет водоворот обернувшихся мужчин, и возмущённо дёргающих их за рукава жён и подруг. На улице Ялты она казалась инопланетянкой. Аэлитой 1972-го года разлива.
Жёлтая узкая юбка, которую по нынешнему времени можно вполне назвать «мини», мелькающая при каждом шаге, выглядела яркой, как летнее солнце. Разноцветная блузка с цветочным принтом, неуместно свободная и непослушная, подвергала привычный взгляд на моду серьёзной проверке.
Ноги девушки были обуты в оранжевые платформы, настолько громоздкие, что кажется, они готовы в любой момент отказать в послушании и подвести хозяйку. Но девушка, ни капли не смущаясь, продолжала свой путь, похожий на победное шествие, нарушая все возможные законы советской физики и биомеханики.
Её огромные очки в стиле «мухи», закрывали глаза до того, что мимо проходившие граждане невольно пытались взглянуть на своё отражение в этих двух стеклянных монстрах.
На шее у девушки гордо болталась гирлянда из ярких бус, при каждом движении издающая звук, похожий на мелодию космического зонда, встречающего космическую пустоту.
— Привет, — говорит мне Алла, вызвав у всех мужиков в поле зрения завистливый вздох, — ты уверен, что нас здесь не отравят?
— В своей филармонийской столовке небось котлеты без подобных сомнений уминаешь? — отвечаю.
— Это другое, — вздыхает она, — тебе не понять.
Она берёт меня под руку, и мы идём на штурм.
Гостиничный ресторан напоминает провинциального актёра, которому поручили сыграть короля. Вроде и корона на голове и трон под задницей, но в итоге всё равно получается председатель колхоза или третий секретарь райисполкома.
Несмотря на все потуги, это заведение общепита не дотягивает до уровня своих коллег, расположившихся вдоль Набережной.
Здесь люстры светят тусклее, и зеркала подёрнуты слоем пыли. Официанты двигаются лениво и нехотя, словно они делают курортникам одолжение, принимая у них заказы. Однако, пара стопочек «Столичной» или такое же количество бокалов благородного крымского коньяку — и разница между этим местом и, скажем, «Ореандой», уже не так бросается.
Ноздри щекочет запах вожделенных, хотя и слегка пригоревших закусок. Певичка, которая фальшивит на пол-октавы, вдруг берёт своим голосом за душу, а формы местных дам каким-то чудесным образом меняют свои очертания и принимаются радовать взгляд.
Утром и днём это место мало отличается от обычной столовки. Здесь завтракают курортники, сонные и обгоревшие, с полотенцами, сланцами, зонтиками и шумными детьми со спасательными кругами и панамками. Люди из Воронежа и Норильска, Иванова и Свердловска знакомятся, обсуждают погоду, комаров, волнение на море и чурчхелу.
Но вечерами здесь витает аромат приключений и авантюризма. Семейные постояльцы коротают в своих номерах, а в ресторан спускаются холостяки и те, кто по каким-то причинам оказался во временном, и оттого ещё более привлекательном одиночестве.
Этим состоянием ловко пользуются не только любители в лице разбитных разведёнок и мастеров выпить на халяву, но и профессионалы.
За одним из столиков, к слову, сидят три дамы соответствующего рода занятий, выдающие себя не вызывающей внешностью или смелым гардеробом, а внимательными и хищными взглядами, а так тем, что они уже достаточно длительное время мусолят одну бутылку минеральной воды на троих. Действительно, кто же будет напиваться на работе, да ещё и за свой счёт?
Они выглядят, между прочим, бледнее моей спутницы.
— Ты не переборщила? — интересуюсь я на всякий случай.
— Сам же сказал, чтобы все обратили внимание, — парирует Аллочка. — Так и происходит, разве нет?
На мою спутницу реагируют бурно. Даже мужчины, имеющие в своей компании дам, украдкой бросают взгляды. Что уж говорить про более темпераментных товарищей. Я на её фоне совершенно теряюсь, впрочем, так и задумывалось, только, пожалуй, не в подобном масштабе.
Доведись сейчас кому-нибудь поинтересоваться нашей внешностью, любой очевидец охотно и подробно опишет Аллочкину юбку и серьги, а потом добавит «и с ней был ещё какой-то невзрачный».
Моё присутствие, всё-таки, остужает самые горячие головы, но стоит понимать, что это лишь временно. Я же между тем веду себя в строгом соответствии с выбранной ролью, сорящего деньгами фраера, пропавшего под влиянием эпатажной местной красавицы.
Аллочка снимает свои солнечные очки и, пожалуй, удваивает произведённый эффект. Её глаза, как будто очерчены углём, а веки выкрашены голубым мелом. Не девушка — фреска.
Привлечённый её видом, к нашему столику подруливает официант.
Нам шампанского, — не разочаровываю его.
— «Советского Крымского», Новосветского, — уточняет Аллочка, демонстрируя хорошие знания местных вин.
— И вот ещё, — добавляю, припечатывая ладонью к столу червонец, — Как вас величать?
Привычные в двухтысячные бейджи ещё не в ходу.
— Анатолий.
— Анатолий, — говорю, — мы здесь новенькие. Вы не могли бы взять над нами, так сказать, шефство?
— Севрюгу не берите, — с полуслова понимает он, — и паштет тоже не рекомендую. Балык свежий, ещё чахохбили и дичь.
— Дичь! — соглашаюсь.
В памяти сразу всплывает. «Федя, а под дичь, будешь⁈»
Официант покидает нас,
