на замок. От удара зажигательная смесь разбрызгивалась и тут же воспламенялась чадящим, неугасимым огнем.
От стен вверх, к беззаботному голубому небу, устремились темные облака дыма, распугивая городских птиц. Каркающие стаи ворон, срочно покидая загорающийся город, пронеслись над нашими головами.
Очень скоро, объятая громадными языками пламени, заполыхала вся попавшая под обстрел стена, а одна из башен вовсе вспыхнула гигантским факелом. Литовцы, попытавшиеся было вначале заливать водой очаги воспламенения, в итоге быстро осознали всю тщетность своих трудов и вынужденно покинули стену, чтобы не сгореть заживо.
Утром следующего дня, когда стена окончательно догорела, превратившись в пепелище, я вновь приказал открыть огонь осадной артиллерии. Требовалось при помощи тяжелых ядер малость разгрести уцелевшую межстенную земляную засыпку – последнюю преграду, отделяющую нас от обитателей замка.
– Теперь дело за малым! Осталось только подняться на вал да зайти в город! – спустя час непрерывного обстрела, с довольством в голосе, высказался Малк.
– Куда там! – окоротил полковника флегматичный Бронислав. – Ты присмотрись получше, обгорелые развалины все еще тлеют, жар сильный испуская. Пехоту свою поджарим.
– Ничего страшного! Обгорелый участок можно и пробежать, – не сдавался Малк.
– Штурмовые колонны перед выступлением надо хорошенько облить водой. Чтобы каждый боец был мокрым с ног до головы. Пускай все в местной речке искупаются и влажные повязки на лица нацепят! – я говорил, с трудом сдерживая нервное возбуждение, что всякий раз возникало перед боем.
– Слушаюсь, государь! – с готовностью отозвался Малк. – Пойду немедленно распоряжусь!
Наверное, примерно так принимали христианство дружины крестителя Руси Владимира, думал я, наблюдая, как третий Смоленский полк поротно заходит в воду, чтобы начать процедуру обливания.
Полчаса спустя, громко хлюпая ногами, заявился вымокший до нитки командир третьего полка.
– Государь, третий Смоленский полк весь искупался. Сейчас в воду шестой Ржевский Мечеслава идет. Дозволь мне начать наступать? – обратился ко мне жадный до ратной славы полковник.
Я молча продолжал осматривать ранее невидимые из-за стены, пострадавшие от огня и обстрела фасады зданий. Тем временем Малк никак не унимался, вновь принялся меня убеждать, хотя я на самом деле ничего против его предложения не имел.
– Владимир Изяславич, чего тянуть? Пока я в пролом зайду да закреплюсь, уже и Ржевский полк ко мне подтянется. А то покудова их дождемся, уже высохнуть успеем! – с проскальзывающими в голосе интонациями капризного ребенка «обрабатывал» меня воевода.
– Дело говорит Малк, государь! Надо поспешать, – поддержал своего коллегу Клоч. – Прислушайся, государь! Из детинца уже давно слышен стук топоров. Как бы литовцы, пока мы купаемся, новый частокол не соорудили на месте пролома.
К радости воевод я согласно кивнул головой.
– Действуй, Малк!
На вершине вала третий Смоленский полк прямо посреди обгорелых бревен встретила выстроившаяся плотными шеренгами литовская пехота. Литовцы выжидали до последнего момента, не появляясь в проеме, видать кое-чему наша артиллерия их уже успела научить. На наш полк, ломая щиты и опрокидывая пехотинцев, обрушился целый град из дротиков, камней и бревен. Но этот смертоносный поток надолго не задержал смолян. Укрывшись от него при помощи построения «черепаха», малость переждав, дождавшись момента, когда у литовцев по большей части исчерпался запас дротиков, полк снова двинулся в дымящийся пролом. Серьезную проблему представляли сбрасываемые с вала бревна – они сшибали пехотинцев десятками. Но задние ряды подпирали спину передним, и движение вверх даже через не могу неумолимо продолжалось.
К идущему следом Ржевскому полку начали выходить, ковыляя, выползать и просто скатываться с вала первые раненые и покалеченные из третьего Смоленского. Вышедших из боя пострадавших тут же облепили набежавшие непонятно откуда лекари со своими помощниками-стройбатовцами.
– Эх, жаль! На такую кручину полевые пушки долго поднимать! – переживал, стоя рядом со мной, командир пребывающего в резерве второго Смоленского полка Клоч.
– Да подняли бы мы их как-нибудь. Но кто же знал, что литовцы такой трюк откинут, с неожиданным появлением в проломе? – оправдывался непонятно почему Беримир, командир одиннадцатого Витебского.
А мне оставалось лишь молча соглашаться с этими словами. Недооценка противника – поистине смертельный грех.
– Это наш общий промах! Впредь не будем забывать всегда мысленно ставить себя на место неприятеля. Что мы могли бы сделать, что предпринять, как себя вести, окажись на его месте. Тогда таких ляпов у нас станет заметно меньше.
Командующие молча задумались над произнесенными мной словами, принимая их к сведению.
Вот медленно ползущая вверх смоленская «змея» замерла, первые шеренги копейщиков, по звуку трубы, упали на колена. Налицо все признаки того, что вот-вот должен начаться обстрел. Хоть первая шеренга неприятеля и была укрыта щитами, это обстоятельство им особо сильно не помогло. Огонь из ружей и обстрел из мощных арбалетов насквозь прошивал это препятствие, одновременно раскупоривая неприятельский строй для стрельбы из луков. В раскрывшихся литовцев полетели стрелы, сотня за сотней, скоро наши противники превратились в странную помесь человека и ежа. А уже через несколько минут шедшая впереди рота ворвалась в пролом, направо и налево рубя бердышами, нанизывая и вынося на длинных копьях его поредевших защитников.
Дальнейший захват города был лишь делом техники, прошу заметить, делом хорошо отработанной техники. Ворвавшиеся в город полковые колонны рассыпались на роты, взводы и отделения, успешно пробивались вперед по узким извилистым улицам детинца, врываясь в часто застроенные дворы и дома, зачищая там всех вооруженных людей. Обратным потоком из города в наш лагерь шли, при помощи и в сопровождении своих здоровых боевых товарищей, раненые смоленские ратники, а также медленно ковыляли пленные, целыми пачками тесно связанные между собой веревками. После допросов в спецслужбах все «непримиримые» полоняники будут вздернуты на главной городской площади уже на следующий день, а остальные, по большей части литовцы, пополнят ряды принудительных «гастербайтеров» в смоленских землях.
Перед внутренним взором, словно в фильме, проносились картины минувшей битвы с литовцами. Особого беспокойства эти кровавые сцены мне не доставляли, в отличие от батальных воспоминаний прошлого года. Тогда, как поется в одной песне, «все было впервые и вновь». К тому же визуальный ряд и тактильные ощущения, окружающие меня сейчас, были так далеки от войны, что казалось, последний бой закончился много лет назад.
В данный момент душой и телом я блаженствовал, забурившись в княжескую мыльню, а по-русски говоря, в баню. Из ковшиков в бадью, которую занимало мое бренное тело, заливали теплую воду мыльщицы из местного терема. Вокруг распространялся приятный аромат распаренного дерева.
Из предбанника слышались громкие голоса части из моих приближенных, в будущем их, пожалуй, назвали бы трудоголиками. Ведь приказал же я всей своей команде сегодня вечером отдыхать, однако, если мне не изменяет слух, Лют, Усташ и Вертак – троица бывших моих дворян, ныне полковников – проигнорировали мое распоряжение и, собравшись вместе, что-то живо обсуждали. И если бы не охрана у дверей, то они наверняка предприняли бы
