— Вы не можете. Это внутришкольное происшествие, — возразил магистр Хольрин.
— Это уголовное преступление. И оно подлежит внешнему расследованию.
— Это была самозащита! — не выдержала я.
— А ты вообще молчи, тварь. Девка уличная!
— Значит, я лишена права сказать слово в свою защиту? — игнорируя оскорбление, осведомилась я.
— Твое слово — против слова трех человек. И как ты думаешь, кому поверят, молодым людям из уважаемых семейств или безродной девке?
— Вот как? Я требую свидетельства истины! И обвиняю этих троих в двух нападениях на меня, совершенных на этой декаде.
Мужчина опешил, но, надо отдать ему должное, мгновенно взял себя в руки и среагировал:
— Как дознаватель на имперской службе, я требую предоставить мне право вести допрос на кристалле истины.
…Я волновалась. Не паниковала, но цепкой беспокойство угнездилось где-то в затылочной части головы и не отпускало.
— Ваше имя? — теперь уже на «вы» и строго официально.
— Лариса Май.
Истина.
— Кто ваши родители?
— Я сирота.
Истина.
— Из какой семьи вы происходите?
— Это неправомочный вопрос. Я имею право не отвечать на него.
— Вступали ли вы в отношения с мужчинами?
— Я имею право не отвечать на вопрос, не имеющий отношения к делу.
— Он имеет прямое отношение к делу, я должен выяснить степень вашей распущенности.
— Вы должны выяснить, что произошло между мной и вашим сыном с его… друзьями, — никто не вмешивается, но дознаватель поджимает губы и переходит к следующему вопросу:
— Вы утверждаете, что дважды подверглись нападению со стороны моего сына и его друзей.
— Да.
— Это соответствует действительности?
— Да.
Истина.
— Когда произошло первое нападение?
— Три дня назад. В парке.
Истина.
— Вы пострадали от этого нападения?
— Только морально.
— Вам не собирались наносить физического ущерба?
— Я уверена, что собирались.
Истина. Не знаю, как Ингор с приятелями, а тот четвертый, что был сзади, намерения продемонстрировал однозначные.
— Как получилось, что вы не пострадали?
— Я смогла защититься от первого удара, а от дальнейшего меня спас вовремя появившийся магистр Релинэр.
Истина.
— Почему магистр Релинэр появился в парке?
— Это вопрос к магистру Релинэру, а не ко мне.
— Где вы были вчера, когда мой сын с товарищами появились в вашей комнате общежития.
— В ванной.
Истина.
— Вы были полностью обнажены?
— Я не принимаю душ в одежде, — идиотский вопрос, но я понимаю, что он просто пытается меня унизить… от бессилия.
— Кто впустил молодых людей в комнату?
— Я не знаю.
— Но у вас есть предположения?
— Есть. Но я не видела сама и не хочу никого обвинять облыжно.
— Хорошо. Я спрошу иначе. Находился ли в комнате кто-нибудь кроме вас, когда вы уходили мыться?
— Да. Моя соседка.
— Она впустила парней по вашему распоряжению?
— Нет.
Истина.
— По вашему согласию?
— Нет.
Истина.
— С вашего ведома?
— Нет.
Истина.
— Как происходило нападение?
— Вышибли дверь в ванную…
— И?
— И бросились лапать меня за все доступные места! — истина — истиной, но вспоминать, а тем более озвучивать — крайне неприятно. А дознаватель прекрасно осознает это, но все равно давит, мерзавец.
— Как вы отреагировали?
— Испугалась и разозлилась, — истинная правда.
— И что сделали?
— Ударила. И не один раз.
Истина.
— Свидетели утверждают, что моего сына выволокли из ванной в бессознательном состоянии его друзья, которые сами были чем-то очень напуганы. Что их напугало?
— Не знаю. Спросите у них самих.
Истина. Я действительно не знаю, но догадываюсь, что это проделки саа-тши.
Дознаватель вдруг сник, сморщился, будто собирался заплакать, обернулся к своему сыну. Тот поднялся из кресла навстречу отцу, растерянный и напуганный, а господин Сельмир… влепил ему пощечину, развернулся на каблуках и, ссутулившись, вышел из кабинета.
— Я могу идти, господин ректор?
— Идите, студентка. Вы свободны.
На учебу времени уже не оставалось. Я наскоро пообедала, закинула в сумку сменную одежду, прихватила свой арсенал и выдвинулась на дорогу, ведущую к центру города.
Изящный экипаж обогнал меня и остановился в нескольких шагах впереди. Из приоткрывшейся дверцы выглянул магистр Релинэр:
— Садитесь, студентка, подвезу вас до города.
Я решила не отказываться, и забралась в карету, усевшись напротив преподавателя.
— Вам куда?
— Тренировочная площадка стражи.
— Вот как?
— Угу.
— Скажите, студентка… — Релинэр запнулся и поморщился. — Вы позволите обращаться к вам просто по имени?
— Пожалуйста, магистр.
— Так вот, Лариса, мне интересно знать, почему вы не стали предъявлять обвинение по поводу магического нападения?
— Во-первых, я не знаю, кому его предъявить…
— Это несложно выяснить.
— Во-вторых, и это для меня имеет приоритетное значение, в том, что произошло вчера в общежитии, этот студент не участвовал.
— Возможно, не потому, что он сам отказался.
— А в-третьих, магистр, во время… инцидента в парке, он боялся и нервничал. И у меня сложилось впечатление, что на него надавили.
— Так вы… — Релинэр слегка напрягся и наклонился ко мне.
— Эмпат. Я чувствовала его эмоции.
Магистр расслабился и улыбнулся:
— Что ж, полезное умение для будущего целителя. Так вы считаете его эмоции… достаточным основанием для… оправдания?
— Я его не оправдываю. Просто хочу дать ему шанс. Уверена, что он больше не пойдет на подобное. Ему хватило.
— Он трус. На трусов легко надавить.
— Вы знаете, магистр, обвинение в трусости — это очень серьезно… Потому что никто из нас не знает своих пределов. Может оказаться, что и нам немного надо, чтобы поддаться давлению, сломаться…
— Вот как вы рассуждаете…
— Я просто стараюсь не судить. Получается не всегда.
— И эту троицу судить не станете?
— Я бы вообще не поднимала вопрос о нападении, если бы не вмешательство папаши Ингора. Более того, мне думается, что эти напуганные ко мне в любом случае впредь не полезли бы, а Ингор без поддержки своих теней побоялся бы выступать, ему уже крепко досталось.
— Кстати, вы действительно не знаете, что их напугало?
